Князь Меттерних. Человек и политик

Клеменс предложил свои услуги сменившему Фикельмона в качестве министра иностранных дел Вессенбергу. Его отношения с этим дипломатом всегда оставляли желать лучшего, но тяга к участию в политике, пусть даже в роли консультанта, была очень сильна. «Я не намереваюсь вмешиваться в дела иначе как в качестве дружески расположенного наблюдателя»[1158], — уверял своего прежнего подчиненного бывший вершитель имперской политики. Но и от этого адресата ответа не последовало.

Очень скоро выяснилось, что Клеменс мог надеяться на сочувствие и поддержку лишь старых вояк: Виндишгреца и Радецкого. 18 августа 1848 г. Меттерних поздравил фельдмаршала Радецкого с победами в Италии и уже 27 августа получил от того ответ.

Для князя это стало приятным событием. «Радецкий написал Клеменсу трогательное письмо, которое пролило бальзам на мою душу; этот старый друг любит его и остается верен ему»[1159], — радовалась Мелани.

Пришло время прощаться с Англией. Кроме финансовых были и иные мотивы. Если к политическому климату Англии, а также к британскому образу жизни Клеменс адаптировался легко и быстро, то островной климат для этого любителя тепла и солнца был не очень приятен. «Совсем не трудно находиться в Англии, — как-то вырвалось у него, — трудно только когда прогуливаешься при солнечном свете. Ведь лондонское солнце подобно неаполитанской луне»[1160].

III

Хотя ни духовно, ни интеллектуально князь не ощущал возраста, но болезни часто допекали его на туманном Альбионе. Что же касается Мелани, то ее здоровье ухудшалось просто катастрофически. Доротея Ливен едва ли преувеличивала, рисуя портрет преждевременно постаревшей (в 1848 г. Мелани было всего 43 года) и растолстевшей женщины. Мелани стремительно превращалась в развалину. Свои болезни она переносила стоически, стараясь не подавать виду, все ее заботы были исключительно о Клеменсе. Князь же, со своим гипертрофированным эгоизмом, часто не замечал состояния жены. Однако к отъезду из Англии Мелани побуждали не только финансовые трудности и физические недуги. Был еще и духовно-религиозный мотив. Ревностная католичка, она чувствовала себя не очень уютно в стране, где преобладал протестантский дух.

В конце концов Меттерних уступил настояниям жены, «хотя ему было тяжело расставаться с многочисленными английскими друзьями»[1161]. Когда же супруги решились на смену места пребывания, то перед ними был не очень широкий выбор. От имени Николая I убежище в России предложил Бруннов. В ответ князь написал российскому монарху прочувствованное благодарственное письмо (15 сентября 1849 г.), но предпочел России Бельгию. 24 сентября Меттерних получил послание от бельгийского короля Леопольда I, согласившегося принять княжескую чету в своей стране. Сын князя Рихард сразу же взялся за поиски подходящего дома.

Проводить Меттернихов 10 октября прибыли Веллингтон и герцог Кембриджский, а лорд Брум даже сопровождал князя и княгиню до Дувра. Уже 11 октября изгнанники были в Брюсселе. Там они вскоре купили дом, принадлежавший знаменитому скрипачу Шарлю Берио, бывшему мужу еще более знаменитой певицы Малибран.

Опять все по той же иронии истории убежище Меттерниху предоставила одна из самых либеральных стран Европы, появившаяся в результате революционных потрясений 1830 г. Причем именно австрийский канцлер был среди тех, кто упорно противился ее отделению от Нидерландского королевства, поскольку это нарушало установления Венского конгресса.

К моменту появления князя Бельгийское королевство уже прочно стояло на ногах. Леопольд Саксен-Кобургский — родственник почти всех монархических домов — оказался идеальным государем для только что обретшей независимость страны. Ему не только удалось обеспечить ей международный статус, но и установить довольно стабильную парламентскую систему на твердой конституционной основе. Возник напоминавший Англию партийно-политический механизм по модели маятника: католики и либералы периодически ме няли друг друга у власти.

Очень скоро князь, по его собственному признанию, почувствовал себя на новом месте совсем как дома[1162]. Обозревая политическую жизнь недавно образовавшегося государства, он приходит к выводу, «что Бельгия со своим демократическим законодательством все еще является страной, пронизанной сильнейшим консервативным духом»[1163]. Именно этому духу он склонен приписывать политическую стабильность, не замечая стабилизирующего эффекта осторожно сконструированной парламентской системы.

Клеменсу и в изгнании не изменяет ставшее нормой высокое самомнение: «Мое пребывание в этой стране оказывает на нее благоприятное влияние… Оно внушает ей мужество и уверенность; мужество сопротивляться анархии и уверенность в средствах для достижения этой цели». «„Князь Меттерних не оставался бы у нас, — так думает партия порядка в Бельгии, — если бы ему не внушала доверия наша позиция!“ Это не плод воображения, а факт, все новые доказательства которому я получаю ежедневно, начиная с тех, что исходят от двора»[1164].