Конечно, это было сказано для красного словца. Правильнее было бы оценить все произнесенное и написанное Доносо Кортесом как причудливое сочетание апокалиптических видений и интеллектуальной изощренности. Но интерес князя к испанскому мыслителю и дипломату был неподдельный, и он внимательно вчитывался в речь консерватора нового поколения.
Доносо Кортес, восторгался Клеменс, рукой настоящего мастера нарисовал такую картину, что пересказывать ее нет смысла, лучше предоставить слово ему самому. Чего стоит такой поставленный испанцем вопрос (ответ на него подразумевается уже самой постановкой): «Видел ли когда-либо мир нечто подобное современности, когда армии служат орудием цивилизации, в то время как идеи ведут к варварству»[1174]
.Меттерних выделяет и такое высказывание Доносо Кортеса, очень напоминающее де Местра и де Бональда: «Церковь и армия являются сегодня двумя представителями европейской цивилизации, потому что они стремятся сохранить представления о неприкосновенности авторитета, о святости послушания и о божественном характере христианской любви»[1175]
. Тщетно искать, сетует князь, в речах австрийских парламентских ораторов нечто такое, что хотя бы приближалось к уровню испанца.Консерваторам разных поколений хотелось встретиться друг с другом. Хотя речи испанца порой могли вызвать ассоциации с проповедями Савонаролы, но в реальной жизни он был, подобно Клеменсу, в высшей степени светским человеком. У них оказалось немало общих знакомых в европейских столицах. Доносо Кортес поддерживал дружеские отношения с Гизо, был завсегдатаем салона Доротеи Ливен.
Испанский дипломат делал ставку на Луи-Наполеона, оказывал ему разнообразную помощь, в том числе финансовую. В племяннике великого Наполеона он видел главную силу в борьбе против европейских революций. Доносо Кортес поддержит переворот в декабре 1851 г. Когда же Луи-Наполеон превратится в императора Наполеона III, испанский посланник окажется среди тех, кто будет вводить свежеиспеченного монарха в высшее европейское общество. Кстати, и Доротею Ливен привлекут в качестве наставницы для императрицы Евгении[1176]
.29 марта 1851 г. Доносо Кортес приехал в Брюссель, чтобы встретиться с бывшим «первым министром Европы». После двухчасовой беседы с князем испанец вернулся в Париж.
Как и в случае с Дизраэли, Меттерних выступал в роли ментора консерваторов новой формации. Правда, испанец оказался сдержаннее британца. При всем почтении к князю он видел в нем прежде всего величественные руины уходящей эпохи. Тем не менее Меттерних для Доносо Кортеса — «один из самых великих архитекторов политического здания Европы»[1177]
.Вот как выглядел почти 78-летний Клеменс в описании испанского дипломата и мыслителя: «Лицо князя приятное и спокойное, его черты еще красивы и их красота — следствие совершенной пропорциональности». Французский Клеменса, по мнению испанца, мог бы быть и лучше. Говорит князь, как все старики, много, «но всегда говорит интересные вещи; порой он говорил о будущем, но почти все время о прошлом»[1178]
. Изысканная отточенность речи не мешает князю использовать сравнения с вульгарными вещами, если это помогает сделать мысль более точной.Меттерних развернул перед Доносо Кортесом историю Европы от Венского конгресса до революций 1848 г. «Я, — говорил своему собеседнику князь, — необъятная книга, в которой отложились все великие события этого века; если вы пожелаете, я предоставлю ее в ваше распоряжение, и вы сможете перелистывать ее с первой страницы до последней»[1179]
. И Доносо Кортес вполне соглашался с Меттернихом: «Только он один владеет историей текущего века во всей ее полноте»[1180].Князь хотел передать представителю нового поколения не только исторические познания, свое видение истории, но и собственный политический опыт. С врагом, наставлял Меттерних испанца, успешнее борются не те, кто сильнее его ненавидит, а те, кто лучше его знает.
В то же время экс-канцлер предостерегал от ужасных последствий политики уступок. Самого себя он рассматривал как ее жертву. События 13 марта 1848 г. в Вене, по его непоколебимому убеждению, — это не результат силы врага, а следствие слабости защитников монархии. Восстание вполне можно было подавить, но возобладал курс на уступки со всеми вытекавшими отсюда гибельными последствиями.
Уступки Меттерних сравнивает с издержками, разделяя их на два типа: 1) те, что сравнимы с издержками дохода ради спасения капитала; 2) те, которые равносильны растрате капитала. Уступки первого типа князь называет административными, а уступки второго типа — политическими. Именно они грозят банкротством.