Князь советский

Нине было хорошо видно разгулявшуюся компанию. Клим отряхнул от снега пальто какой-то женщины в сером платке, а потом помог ей скатиться с горки.

Элькин проследил за Нининым взглядом.

– Мистеру Рогову повезло с Галей. Она очень хорошая и любит его до безумия.

Нина поджала губы. Ну вот все и выяснилось…

– А что если я поработаю у вас продавщицей? – спросила она. – Бесплатно – чтобы никакая инспекция не придралась.

– Но ведь это… Я даже представить себе не мог… – растерялся Элькин.

– Мне все равно нечем заняться, так что я могу приходить каждый день.

– Ох, я буду безмерно счастлив!

– Тогда завтра же и начнем.

Нине требовался удобный наблюдательный пункт и пространство для маневра, так что должность продавщицы в «Московской саванне» подходила ей как нельзя лучше.

3.

Оказалось, что «Московская саванна» – это не только магазин, но и биржа труда для московской интеллигенции. Элькин знал великое множество народу и помогал специалистам найти заказы на перевод, написание статей, перепечатку и тому подобное.

– У кого-то есть собутыльники, а у меня сокнижники, – хвастался он перед Ниной. – И это самые лучшие люди на земле!

Большинство его покупателей были простыми конторскими служащими, но иной раз в лавку заглядывали профессора или крупные инженеры, работавшие на советских предприятиях. Почтенный старец распахивал тяжелую шубу, садился в кресло, и Нина с Элькиным подносили ему какую-нибудь «Всеобщую историю» Иегера или «Жизнь животных» Брэма. Они угощали посетителей книгами по всем правилам гостеприимства.

Гремела касса, из ее недр вылетала чековая лента, и счастливые сокнижники выходили на улицу, прижимая к груди драгоценную добычу.

Нине очень нравился этот ритуал и она с радостью ходила на новую «работу», но при этом она каждый день с надеждой и страхом ждала встречи с Климом и прокручивала в голове фразы, которые следовало сказать ему.

Однако Клима ни разу не появился у своего домовладельца. Вероятно, ему уже доложили о Нине, и он старательно избегал ее.

Слава богу, Элькин щедро делился сведениями о своих квартирантах. Нина узнала, что Китти ест только хлеб с сыром и конфеты, а Капитолина боится мышей и при любом подозрительном шорохе запрыгивает на табурет.

Галя повесила в детской велосипедное колесо, выкрашенное белой краской, и прикрепила к нему бумажные самолетики на ниточках. По словам Элькина, Китти крутила эту вертушку и кричала на весь дом:

– Ероплан, ероплан, полезай ко мне в карман!

Нина медленно закипала от досады и ревности.

– А Клим что говорит по поводу Гали?

– Ему не о Гале, а об арифметике думать надо! – усмехался Элькин. – Он написал в статье, что на 23 февраля на улицы Москвы вышел миллион демонстрантов – ему эту цифру в коммьюнике указали. О чем думает человек – непонятно! У нас в городе два миллиона жителей: что, каждый второй на демонстрацию вышел, включая стариков и младенцев? Мистер Рогов хоть и американец, но любви к точности у него нет.

4.

Однажды к Элькину пришел невысокий худой господин в старой офицерской шинели и потертой пыжиковой шапке.

– Меня только что уволили из Госиздата, – объявил он дрогнувшим голосом.

Элькин отвел его в задние комнаты и усадил в кресло.

– Это граф Белов, изумительный переводчик книг по медицине, – шепнул он Нине.

Госиздат был крупнейшим издательством в стране и, помимо художественных книг, выпускал учебники, научную и техническую литературу. Белов был уникальным специалистом, но на общем собрании представитель месткома заявил, что «бывшие графья» не имеют права на трудоустройство, тогда как в Москве полно безработных красноармейцев, храбро сражавшихся на фронтах Гражданской войны.

Напрасно завсекцией кричал, что у Белова в работе находится очень важная книга по предотвращению эпидемий, – собрание единогласно постановило: вычистить из «Госиздата» и Белова, и его подчиненных, нанятых по принципу классового кумовства. Их место должны были занять храбрые красноармейцы.

Элькин слушал и вздыхал:

– Я же вам говорил, голубчик: не надо писать в анкете, что вы граф!

Белов вспыхнул до корней волос.

– До революции только подлец мог стыдиться пролетарского происхождения, а после семнадцатого года только подлец мог отказаться от истории своей семьи! Мой прапрадед погиб на Бородинском поле, дед оборонял Севастополь, а отец командовал крейсером – как я могу отречься от них?

Элькин поскреб подбородок.

– Из квартиры вас тоже выселили?

Белов скорбно кивнул.

– Нам велели освободить комнату в течение суток. И никому нет дела до того, что шестеро детей окажутся на улице.

Элькин долго кому-то звонил, ругался и уговаривал.

– Перебирайтесь в Салтыковку – это дачный поселок к востоку от Москвы, – сказал он Белову. – У моего приятеля там дача: правда, она нетопленная и неприбранная. Я поищу вам переводческую работу, чтобы вы могли прокормиться.

Когда граф ушел, Элькин достал из ящика стола початую бутылку коньяку и сделал большой глоток.

– Сволочи! – ругнулся он. – Ведь они губят Россию – под корень вырезают все самое лучшее, что у нас есть! Ох, я не представляю, на что будут жить Беловы, когда я уеду.