Князь Святослав

Историки назовут императора «Освободителем народов» от нашествия варваров, охранителем начал христианства и найдут самые лестные слова, самые красноречивые выражения для сопоставления этих двух столь разных правителей. И на фоне русского варвара еще ярче заблистает все царственное величие ромейского василевса.

Вечная слава уже достигнута. Придворный историограф Лев Диакон запечатлевает ее для истории. Иоанн Цимисхий в сладком изнеможении закрывает глаза и рисует себе предстоящий триумф.

Вот он велел позвать Льва Диакона.

– Тебе предстоит благородная и достопочтенная задача пером беспристрастного историографа передать в века все величие момента, описать подвиги русских воинов, силу их оружия, отменную опытность наших стратигов, чудесную храбрость моих войск, не умаляя отчаянной храбрости варваров, которые пали жертвой своего безрассудства, своекорыстия, дикости и бессмысленных притязаний.

Лев Диакон с пергаментом в руке согнулся пополам, не решаясь поднять глаза на василевса и боясь поспешить с ответом.

– Каково расценит нашу победу история, скажи мне без лукавства, нередко свойственного даже летописцам? – спросил Цимисхий.

– Умалять силу, ум и храбрость врага – значит отнимать частицу мощи у победителя. Нет славы орлу, поборовшего голубя. Победа твоя, василевс, блистательнее всех прочих, ибо воинственность россов не поддается описанию. Народ этот достоин внимания великого историографа. Этот народ, руссы, отважен до безумия, храбр, силен, нападает на всех соседей, о том многие свидетельствуют в истории, и даже Иезекииль об этом упоминает в следующих словах: «Се аз навожу на тя Гога и Магога – князя росс», – и что этот народ мог быть побежден только силою твоего оружия, владыка, и никем больше, в этом сказывается и небывалая мудрость василевса, и предназначение самого Всевышнего.

Цимисхий был доволен ответом. Движением головы он дал знать, что разговор окончен. Лев Диакон с глубоким поклоном отошел в хвост свиты. А Цимисхий стал напряженно разглядывать приближающихся руссов в лодке. Лодка резво подходила к берегу. На ней сидело человек шесть или восемь в белоснежных холщовых рубахах. Все люди гребли, взмахивая веслами дружно. И когда лодка подлетела к самому берегу, гребцы затормозили ее мгновенно и тут же бросили весла. Ромеи с интересом стали рассматривать прибывших. Василевс велел спросить: когда же прибудет сам князь? Ему ответил Свенельд, что князь прибыл. Тогда Иоанн Цимисхий, да и вся свита на момент как бы застыла в изумлении. Потом все принялись прихорашиваться. Василевс, спохватившись, что его застали врасплох, не успевшим еще принять величественный вид, поднял голову, приосанился и стал шарить глазами по лодке.

Из лодки поднялся человек, при внимательном его сличении с другими, отличный только тем, что он имел чуб на голове, серьгу в ухе, да более чистую сорочку. Не выходя из лодки, он чуть-чуть поклонился.

Иоанн Цимисхий ответил на приветствие и стал пристально рассматривать. Лев Диакон при этом подался вперед и принялся записывать. Вот он что записал для истории:

«Святослав переезжал через реку на некоторой скифской лодке и, сидя за веслом, греб наравне с прочими, без всякого различия. Видом он был таков: среднего роста, не слишком высок, не слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом, с бритою бородою и с густыми длинными висящими на верхней губе волосами. Голова у него была совсем голая, но только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и диким. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином посреди их вставленным. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты, от других неотличная».