Князь Святослав

– Очень ты красноречив, Калокир… Ты был и там услужлив, когда переметнулся на сторону Святослава, врага.

– Нет опаснее врага, чем бывший друг… Это мы испытали оба, василевс.

Этот намек был дерзостью неслыханной, близкой к оскорблению, но Цимисхий принудил себя признать, что недостойно василевса опуститься до обиды на изменника. Все же он уязвил Калокира:

– Твой «брат» Святослав покинул тебя в тяжелую минуту, а ведь клялся в дружбе до гроба… Ты лишился всех прав, состояния и титулов. Стал ничтожеством вроде проходимца Душана. А еще мечтал о царском троне. Погляди на себя, кем ты стал. Ну как ты, Калокир, расцениваешь теперь свое положение?

– Здоровье может оценить только тот, кому приходилось его терять. О богопоставленный, богопрославленный, боговенчанный! Благодетельное внимание василевса может оценить только тот, кто испытал горестное состояние опалы и пришел в надежде увидеть лучезарный свет твоего величества. Опала и возвышение в жизни как день и ночь, и чем темнее была ночь, тем благодатнее и радостнее кажется нам свет нового дня, свет солнца. Я могу быть тебе бескорыстно полезен и тем искуплю грех вероломства. Только одно это утешение и осталось у меня, о мой святой владыка царь.

– Утешение? Не лицемеришь ли опять? В тебя трудно проникнуть… Подумать только: изменить своему василевсу ради варвара, который носит холщовую рубаху как простой солдат, ест сырую конину и вместо постели спит на седле, положенном на сырую землю.

– Все мы когда-нибудь нарушали клятву своему василевсу, – ответил Калокир.

Иоанн Цимисхий понял, куда он метит, и сказал сердито:

– Болтай да не забалтывайся. А если в самом деле у тебя есть что дельное сказать, говори.

– Сперва попрошу у вашего величества внимания выслушать краткую историческую справку.

– Твою?

– Нет. Василевса Константина Багрянородного.

– Я внимаю.

– Еще Константин Багрянородный, покровитель наук и литературы, сам написал обширное сочинение «Об управлении государством» и дал нам в руки нить, ведущую к цели.

– Император писал очень небрежно, – заметил Цимисхий, нахмурившись.

– Не возражаю, владыка. Однако он дал верные зарисовки этого воинственного и дикого народа – руссов. Он сообщил в этом сочинении, что, как только наступит ноябрь месяц, князь отправляется «в полюдье», в круговой объезд своих земель для взимания дани и прокормления дружины. Когда растает лед на Днепре, возвращается в Киев с добычей: мехами, медом, кожей. Грузят все это на однодревки и отправляются к нам, в Романию. Но когда они подходят к днепровским порогам, то семь раз высаживаются на берег и волоком тащат лодки, а иногда шестами проталкивают их через эти опасные для судоходства днепровские пороги.

– Зачем ты пустой болтовней отнимаешь мое время? – прервал его Цимисхий. – Ведь и я читал обо всем этом.

Калокир продолжал невозмутимо:

– Поэтому догадливые печенеги и приходят к этим порогам и именно в этом месте нападают на руссов. Когда я перечитал об этом, я сразу понял разгадку твоего затруднения, автократор…

– А-а-а! – изумленно воскликнул василевс. – Понимаю. Ну, Калокир, ты неповторимо проницательный… на все дурное… Прирожденный обманщик…

Но тон был снисходительный.

– Владыка, обмануть врага в бою называется не обманом, а стратегией. Обмануть же хитростью – это дипломатия.

Цимисхий весело расхохотался. Он давно не слыхал такого наглого остроумия среди унылых льстецов царского двора.

– Если бы ты, Калокир, не был столь изобретателен, я тебя давно бы привязал на спину ослу. Но так как ты при ненасытном своем честолюбии и тщеславии, соединенными с незаурядным умом, можешь быть мне в самом деле полезен, я тебя до конца выслушаю.

– Автократор, только своим собственным опытом доходишь до самой, казалось бы, простой и очевидной истины. Сейчас, когда я досконально изучил быт, нравы и образ мышления варваров, я навечно сумел излечиться от этих нелепых и преступных иллюзий овладеть троном или даже хотя бы стать независимым от Константинополя управителем Херсонеса. Я воочию убедился, что в океане народов, окружающих нас, ромеев, мы – единственная держава, хранящая свет наук и истинного учения Христа, призванная Богом быть указующим перстом всему миру. И кто уподобится тебе, царь? Какой земной бог сравнится с тобой, моим царем и богом?

Василевс, свыкнувшийся с непрестанной лестью, при этих словах, ласкающих его слух, даже полузакрыл глаза от удовольствия.

Калокир же продолжал с более смелым воодушевлением: