Князь Святослав

Душан плюнул в сторону василевса и свиты.

При царе Петре, при котором ромейское духовенство было особенно корыстолюбиво и назойливо, притом упорно внедряло церковный быт и в мирскую жизнь прихожан и требовало непрекословного повиновения царю и боярам («Царь и бояре Богом суть поставлены»), богумилы благодаря своей простоте, чистоте сердца и твердости духа приобрели большую любовь в народе. Каждого богумила, казненного за свою веру, народ считал мучеником. И вот сейчас Цимисхий увидел, как воины, стоявшие тут, с мистическим умилением смотрели на Душана.

– Мятежник! – еле выдавил Цимисхий с отвращением, дыхание его сперло от гнева.

Душан произнес как заклинание, громко и торжественно:

– Мы ненавидим войну и насилие! Мы ненавидим корысть и суету! Мы проводим время в кельях на молитве и в помыслах о Боге… И не помышляем о власти. И к мятежу не призываем, царь. Мы – кротки. Не надо лгать!

Василевс поднялся с походного трона; лицо его перекосило от возмущения. Он приказал:

– Разжечь костер и здесь, сейчас же на раскаленных углях его, мерзавца, зажарить.

И, к ужасу своему, увидел, что никто из свиты, ни из солдат не пошевелился. Все были объяты страхом перед этим стоящим в лохмотьях и струпьях стариком, о котором шла молва, что сколько бы ни пытались его сжечь, огонь не брал.

Цимисхий обернул в сторону сановников свое искаженное гневом лицо. Все должны были исполнить его приказание наперегонки, как он привык к этому, а здесь стояли как завороженные.

Варда Склир приблизился к готовой вязанке хворосту, подсветил растопку. Сухой хворост быстро обнялся с пламенем и осветил багровым светом лохмотья старика, который не менял ни позы, ни выражения лица.

– Владыка, – прошептал на ухо императору всесильный паракимонен. – Мы рискуем быть скандально сконфуженными. Многие из еретиков продали душу дьяволу, и этот еретик может в огне остаться невредимым. Это произведет ужасное впечатление на всех окружающих. А главное, поколеблет власть трона.

– Были случаи? – спросил так же тихо опешивший царь.

– Были, владыка.

Иоанн Цимисхий колебался, и это всем передалось, и все были безгласны и недвижимы. Вдруг Феодора подбежала к старику, сорвала с него лохмотья и бросила их в огонь. Все ахнули и застыли в священном трепете. Огонь мгновенно превратил лохмотья в пепел.

– Видите, военачальники! – сказала с укором царица. – Значит, и паскудное тело его, как злостного еретика, тоже тленно.

И она решительно толкнула его в огонь.

Глава 47 Собака собаку не ест

Теперь Иоанн Цимисхий тщательно принялся выискивать изменников по всей Болгарии. Все пути и дороги от города были перекрыты, везде стояли сторожевые заставы и проверяли проезжих и прохожих. Василевс дал строжайший наказ во что бы то ни стало отыскать и Калокира. Но его нигде не находили. И вот однажды доложили василевсу, что Калокир явился с повинной сам.

– Как ты смел, презренный изменник, появиться ко мне на глаза? – вскричал василевс.

– Владыка, – ответил Калокир. – Это выявилось недавно, что изменник именно я, а не ты. Если бы я оказался на троне, то тогда ты бы был изменником.

Цимисхий любил остроумные дерзости, но только со стороны своих близких друзей. Остроумие Калокира его обозлило.

– Наглец! Зачем ты явился? Почему не удрал в Киев с этим варварским князьком? Мог бы ты там обучать его богословию, ведь его мать христианка.

– Автократор, я хотел быть полезен тебе.

– Ты? Не бравший копья в руки? Чем же?

– Дельным советом, владыка. Я человек ученый, и все мое оружие – здесь!

Он ударил рукой по лбу.

– Вот я отрублю тебе голову и посмотрю, как это оружие тебе поможет.

– Ты сделаешь непоправимую оплошность, владыка. Ты не узнаешь того, что тебе в настоящий момент в первую очередь знать необходимо.

– Изворачиваешься, недостойный. Впрочем, отрубить тебе голову я сумею и после нашего разговора.

Калокир упал к подножию трона и стал целовать край одежды василевса. Он лежал вниз лицом, как то повелевал церемониал. И ждал повелений.

– Встань, блудный сын. И говори то, что может быть мне полезно. И знай, что всякая ложь или попытка увернуться от наказания отягчит твою участь.

– Трудно усугубить мою участь. Мокрее мокрого быть нельзя и голого раздеть невозможно.

– Ближе к делу. Без риторики. Я слушаю.

– Владыка, – сказал Калокир, – князь руссов вовсе не хочет мира.

Иоанн Цимисхий тяжело вздохнул.

– Вот как! Откуда тебе это известно?

– Он отправился в Киев за новыми войсками. «Наберу новую дружину, – говорил князь, – и уж на этот раз не выпущу из рук хитрых греков».

Цимисхий нахмурился и задумался. Потом произнес:

– Варвар есть варвар. Его исправит только могила. Одет как бродяга и грамоте не обучен, а помыслы под стать самому Карлу Великому. Выходит, Калокир, надо готовиться нам к новым тяготам.

– Владыка, этого можно на сей раз избежать.

– Каким образом?

– Там, где бессилен меч, могущественна ромейская дипломатия. Уж это испытано.

– А-а! Дипломатия… Она не заменит солдата. Дипломатия – слова, слова, слова…

– Слово – тоже оружие. Оно ранит больше… Словом можно и убить…