Он натянул тетиву, положил перед собой стрелы. Могута суетливо ерзал, потемнел, дыхание стало чаще. Владимир наложил стрелу на тетиву, тщательно прицелился. Держа кончик стрелы возле уха, правой рукой резко по-парфянски отодвинул лук, на миг задержал, точнее выбирая цель, задержал дыхание и отпустил оперенный кончик. В следующее мгновение он хватал стрелы и выпускал их вслед, уже не целясь. Когда первая стрела ударила в шею Филемута, в воздухе было уже три стрелы, а когда первый разбойник вскочил с криком, Владимир успел выпустить восемь стрел.
Их оставалось четверо, когда с воплями бросились к выходу из пещеры. Владимир, отбросив лук, полез на глыбу. Слегка заскрипело, она сдвинулась и рухнула, потащив за собой мелочь. Первый разбойник успел прижаться к стене, второго глыба ударила в бок, смяла, еще один с криком боли упал и скорчился: острый обломок камня щелкнул по колену. Четвертый так ловко прыгал по катящимся обломкам, что проскочил к выходу.
Могута с мечом хотел броситься вдогонку, Владимир удержал:
— Да черт с ним!
Могута оглянулся, глаза блестели как у волка:
— Мы… мы сделали это!..
— Хочешь посмотреть на Филемута?
Оставшийся разбойник расширенными глазами смотрел на двух соскочивших с выступа крупных мужчин с мечами в руках. Владимир отмахнулся:
— Убирайся. Еще раз попадешься — пеняй на себя.
Разбойник исчез, бросив благодарный взгляд на Владимира. В глубине пещеры у костра корчились двое, третий лежал недвижимо. Могута ударом меча оборвал жизнь оборванца, остановился над Филемутом. Тот истекал кровью, из пробитой шеи била алая струя толщиной в палец. Глаза с ненавистью следили за хозяином.
— Как ты мог? — спросил Могута горько.
— Как и ты, — прохрипел Филемут.
Владимир пошарил у Филемута за пазухой, вытащил бумаги, бросил в огонь. Тот заскрипел зубами, смотрел в бессильной ненависти на ипасписта. Могута повторил растерянно:
— Как ты мог?
— Я… много…— прохрипел Филемут, — о тебе знаю… Но ты никогда не узнаешь еще одно…
Изо рта текла кровь, он захлебывался, но в глазах было злобное торжество. Владимир бросил холодно:
— Не ликуй. Он узнает.
— От… куда?
— Я скажу.
— Ты… сам… не уз… наешь…
Владимир хмыкнул:
— Это о рыбацкой деревушке-то? Дурак ты.
Он тронул Могуту за плечо:
— Пойдем. Все расписки сгорели. Как твои, так и те, что он писал от твоего имени. Сокровище твоего приятеля было его заветной мечтой, но он действовал еще и наверняка… Оставался шажок, чтобы присвоить твою виллу и земли, а тебя вышвырнуть как пса шелудивого… Теряешь хватку, Могута!
Они пошли к выходу. Могута сгорбился, как-то внезапно ослабев. Ноги его загребали пыль. Слышали за спинами как Филемут в предсмертной судороге скреб ногтями землю, пытался перекатиться на бок, но лишь упал в костер.
Могута съежился, когда вдогонку стегнул отчаянный предсмертный вопль, а ноздри уловили запах горящего мяса. Они поспешно вышли из пещеры.
Владимир привел коней. Могута сумрачно взобрался в седло, на ипасписта старался не смотреть. Владимир сказал буднично:
— А теперь заедем по дороге к твоему сокровищу.
Могута повел в его сторону налитым кровью глазом:
— Кто тебе сказал, где оно?
— Ты.
— Я?
— Под сыном Описа, помнишь?
Могута пожал плечами, молчал, пока не приехали в развалины храма пеласгов. Не слезая с коня, смотрел, как Владимир прошелся вдоль едва различимых статуй, почти одинаковых, со стертыми ветром и дождями лицами и фигурами.
Киркой взрыхлил землю, углубился на локоть. Потом кирка застучала о твердое. Могута смотрел равнодушно, здесь везде плиты, как и везде остатки языческих богов, уже давно объявленных демонами.
Владимир опустился в яму, ухватился за край каменной плиты. Могута видел, как побагровело и напряглось лицо изгнанного князя. Жилы вздулись. Послышался чмокающий звук, пахнуло сыростью и могильным холодом.
Затем Могута видел только спину. Владимир пыхтел и что-то тащил. Когда он с натугой поднялся, в руках был массивный ларец, больше похожий на сундук!
Могута судорожно сглотнул, едва не поперхнувшись. Глаза полезли на лоб. Под напором великого изумления отступили даже горечь от предательства Филемута и осознание, что был на шаг от полного разорения.
— Оно? — спросил Владимир.
— Точно!.. Тот самый… Но как ты…
— Ты же сам сказал, что под сыном Описа.
Могута оглянулся на ряд статуй. От иных остались только пьедесталы. Этот сын Описа, кто бы он ни был, был странным четвероруким богом. Только это и удалось понять, лицо стерто, от плеча и правой ноги торчали культяшки.
— Я сто раз проезжал здесь!.. — проговорил он потрясенно. В голосе были злость, разочарование и унижение. — Тысячи раз!.. Но откуда… Ничего не понимаю!
Владимир опустил ларец на землю. Тот был в комьях земли, медные полосы позеленели. Могута тяжело слез, опустился на землю. К ларцу не притрагивался, только глаза выдавали нетерпение, а ноздри хищно трепетали. Руки его тряслись, он без нужды вытирал о кожаные штаны ладони.
Владимир некоторое время молча смотрел на Могуту. Он тоже, как и купец, чувствовал странное разочарование. И тоже почему-то не торопился открыть крышку.