Княжья воля

– Помню… – сказал тихим ровным голосом государь. – Но ты, брат уклонился от ответа…

– Мой ответ, по сути, ничего не решает… – ответил также тихим и ровным голосом Андрей Большой, по-прежнему не открывая глаз. – …Есть вещи поважнее моих сношений с несчастным Михаилом Тверским, братом твоей первой загубленной супруги Марии… Так или иначе о ней, о её тверском приданом скоро пойдёт речь… – Он поднял глаза на брата и увидел, как тот вдруг заметно побелел. – …Я всегда гордился тобой, старший брат, за то, что нам, своим младшим братьям, ты признался от всей души, что категорически против братоубийства… Из уст старшего брата-государя это много стоит… Это сильней иной вынужденной клятвы на кресте…

– На вопрос ты так и не хочешь отвечать… – печально выговорил изменившимся голосом государь с усталым бледным лицом.

– Хорошо, скажу, были… Были, были сношения с Михаилом Тверским кроме тех двух раз, о которых я уже говорил. Мы меньше всего в наших сношениях говорили о тебе, тем более враждебных действиях против тебя… Мы сносились по поводу только тверского приданого Марии и византийском подлоге твоей второй супруги, римлянки Софьи, ненавидящей нас с Михаилом Тверским и Борисом…

Андрей Большой поглядел в глаза брату и понял, что в его душе творится смятение только от одной мысли, что его младший брат Андрей Большой и враг-изгнанник Михаил Тверской, всё зная о подлоге Софьи, все эти годы, тайно от государя сносились друг с другом, словно щадя щепетильность и гордыню государеву, непререкаемую уверенность в жене – византийской царевне…

Бледность на лице Ивана стала просто смертельной… Действительно, когда-то он, старший брат взывал к совести младшего. А теперь младший брат взывает к совести старшего… И тут в голосе Андрея Большого зазвучали металлические нотки:

– Речь пойдет о родовом драгоценном саженье из приданого твоей первой супруги… Из-за него ты изгнал своего лучшего воина Василия Удалого вместе с Марией Палеолог – не жалко?..

Государь ответил странно и без полагающегося в подобных случаях напора и уверенности в себе:

– Тебя, брат, жалко…

Андрей Большой отрезал:

– Нечего меня жалеть… Нечистый с левого плечика плюнул в сторону корыстной римлянки… – Андрей понял, что он переходит последнюю грань, за которой неизвестно что будет, может, смерть, может, заточение и медленное или быстрое умерщвление… и он перешел эту грань. – …И твоя вторая супружница Софья, покушаясь на память твоей отравленной первой супруги Марии Тверской, вдруг, в тайне от супруга-государя, выдаёт тверское приданое Марии за своё византийское приданое… Не понимая, что позорит, унижает супруга перед его близкими, потомками… Выдавая «тверское» приданое Марии за своё – «византийское» – для своей племянницы и несчастного, ничего не подозревающего Василия Удалого…. Слава Богу, что твой покойный сын Иван при жизни не узнал, как жадная царевна осмелилась выдавать ожерелье тверской законной династии, его отравленной матери, за своё – византийское приданое племяннице Марии. Узнай он об этом сейчас, после моих слов брату-государю, он в гробу бы перевернулся…

Государь, из груди которого словно воздух выкачали, опустошенно молчал, не глядя на брата. На него жалко было смотреть, и Андрей Большой отвернулся…

Но государь всё же взял себя в руки, меньше всего думая о судьбе брата, а больше о судьбе престола. Сердце его клокотало от ненависти к Софье. Больше всего убивало государя, что о Софьином подлоге знал брат его жены Марии, враг его Михаил Тверской. Знал, пошел в изгнание, но не ударил словом изгнавшего его государя – пощадил. И пощада тверского князя, и пощада младшего брата Андрея унижала Ивана Великого. Ударяла прямо в незащищенное сердце, убивала такая очень унизительная пощада…

Неожиданно для Андрей Большой государь встал, сказал, что его ждут дела, и что сейчас ему принесут закуски и горячее и, не прощаясь, вышел в другую комнату…

Князь Андрей Большой подумал: «Вот и всё… Радушие исчерпано… Обед завершен… Высокая честь оказана…»

Андрей Большой уже догадывался, что его углических бояр, пришедших с ним во дворец, взяли под стражу. Подумал: «Когда же меня возьмут?», видя, как к нему приближается князь Семён Ряполовский с несколькими вельможами.

Действительно, к Андрею Большому как-то неуверенно подошел хорошо знавший его Ряполовский с несколькими боярами и весь в слезах в сердцах сказал, как своему лучшему другу:

– Государь, князь Андрей Васильевич! Пойман ты Богом, да государем Великим князем Иваном Васильевичем всея Руси, братом твоим старшим.

Усмехнулся про себя Андрей: «Хоть на такое дело брат послал не какого-нибудь замухрышку. Радуйся, князь Можайский и Углический, твой арест осуществил один из самых видных на Руси приближенных государя, глава думы, получивший одним из первых, если не первым на Руси, титул «князь-слуга» Семен Ряполовский».

Андрей Большой старался держаться мужественно, не стал суетно звать брата-государя и объясняться, только горько вымолвил:

– Волен Бог, да государь брат мой старший; а Всевышний рассудит нас в том, что лишаюсь свободы безвинно…