Княжич, князь

– Может, после меня детям моим Белый Отец получше достанется – вроде былых Белого Полоза или Белого Айи Великого. А может, и Белая Мать вернется наконец к чадам своим… Я что-нибудь придумаю, Ратиборе.

***

Солнце стояло уже довольно высоко над верхушками деревьев. Затерянный в чаще скит почти весь был залит светом, короткие синие тени лежали под восточной стеною леса. Со стороны колокольни доносились глухие стуки и скрежет.

«Ну да! Питье на ночь от брата Рафаила!» – Кирилл рыкнул с досадой и зашлепал босыми ногами прочь от окошка.

Из-под узкой кровати выглядывала пара слегка поношенных мягких сапожков с короткими голенищами – именно такие предпочитали носить дубравцы.

«Ага: братия уже успели подобрать взамен моих страдальцев».

Кирилл вытащил наружу один, повертел в руках:

«И у Ворона похожие, и у Ратибора. А вот у дубравок праздничные сапожки не красные, как у нас, а синие… Отчего же она попрощаться-то не пришла?»

Он опустил голову и закрыл глаза:

« Видана…»

На этот раз не было никакого огонька, который медленно и тепло разгорался внутри. Кирилл увидел всё и сразу – и краешек крыши из серебристой дранки, над которой поднимался легкий парок, и дырявую тень ветвей у калитки, утонувшей в глубине кустов, и исцарапанные пальцы, орудующие костяным скребком у ножки гриба-боровика… Она тихонько напевала что-то без слов, так же негромко приговаривая в конце каждой мелодической строчки: «Ой, да ли я!»

«Видана!» – позвал он.

Ее рука бросила очищенный грибок в одно из двух лукошек подле обеих ног и потянулась к большой корзине перед собою.

– Дочушка! – окликнул голос из глубины дома. – Будь добра, не перепутай: которые в пироги и которые на засолку – по отдельности.

– Да я так и делаю, матушка.

«Не слышит меня, – понял Кирилл. – Ладно, ладно…»

Почему-то заранее зная, что сейчас всё должно получиться, он задержал дыхание (мышцы живота непроизвольно напряглись), мысленно качнулся и с усилием протолкнул всего себя сквозь незримую вязкую преграду. Опять позвал:

«Видана!»

Скребок перестал елозить по боровиковой ножке, замер:

«Ягдар, это ты?»

« А ты кого ждала? Ну-ка признавайся! – с наслаждением ответил Кирилл ее же былыми словами. – Видишь меня?»

«Теперь вижу. Ты улыбаешься во всё лицо. А еще сидишь на постели в портках исподних да сапог в руках держишь!» – она тихонько прыснула в ладошку.

Кирилл заполошно затолкал сапог обратно под кровать и наощупь потащил на колени косматое одеяло из овечьей шерсти, невольно открыв глаза. С удивлением обнаружил при этом, что и Видана, и краешек двора вокруг нее никуда не исчезли. Келия же, наоборот, стала зыбкою и полупрозрачною.

«Знаешь, а теперь я тебя и с открытыми глазами видеть могу!»

«Я уже тоже так умею. Ягдар, а как это у тебя получилось позвать меня? Я сколько раз и так, и эдак старалась, да только не выходило ничегошеньки. Ровно препона какая-то меж нами стояла».

«Она и вправду стояла – мне сквозь нее сейчас пройти удалось».

«Ягдар, а ведь она сама собою вырости не могла. Кто-то поставил ее – как мыслишь?»

Кирилл закрыл глаза – так все-таки было привычнее, удобнее – и подался вперед:

«Я вот чего мыслю: теперь никто знать не должен, что мы опять видеться можем».

«И я в точности то же сказать хотела. Я ни Ворону, ни батюшке с матушкой, ни сестрицам, ни подружкам – никому вот таким вот словечком не обмолвлюсь. А ты такоже ни отцу Варнаве, ни старейшинам вашим, ни брату Иову, ни даже другу своему княжичу Держану…»

Кирилл поневоле принялся кивать в такт дотошному и строгому перечислению.

«А нам звать друг дружку лишь тогда, когда рядом никого не будет, да с оглядкою, да с бережением, как бы не приметил никто да не смекнул ненароком, что… Ты чего разулыбался опять?»

«Я тебе улыбаюсь. Просто от радости, честное слово!»

Видана спохватилась и бросила быстрый взгляд в сторону двери. Скребок снова запорхал вокруг грибной ножки:

«Ягдар, а что с тобою ночью приключилось?»

Разом помрачнев, Кирилл выговорил с натугой:

«Ну это… Лучше как-нибудь после расскажу, не серчай. Тебе очень худо было?»

«Не помню. Правда, не помню. Матушка говорит: с постели вдруг подхватилась да тут же без чувств упала. А батюшка собирался Ворона просить о чем-то – я слышала, как они шептались после. Сестрицы тоже поперепугались, потом долго уснуть не могли…»

«Видана, мне вдруг вот чего помыслилось: а если я сделаю так, что ты больше не будешь моей боли чувствовать?»

«Да разве ты сумеешь?»

«Не знаю. Говорю же: помыслилось вдруг».

Видана прищурилась без улыбки, взглянула словно сквозь него:

«Знаешь, а я бы хотела всю мою жизнь ее чувствовать – твою боль».

Что-то горячее вошло ему в подвздох и остановило дыхание. Он сглотнул, опустив голову:

«Но зачем же в полную-то силу ощущать? Можно ведь только…»

– Дочушка! – опять позвал ее материнский голос. – А отчего это ты умолкла – случилось что?

Видана вздрогнула. Ее глаза расширились, надвинулись на Кирилла и плеснули испуганной синью:

– Нет, матушка! Задумалась просто. «До встречи, Ягдар…»

***