Княжич, князь

– Может, мы станем двуедины?

Он тоже спросил:

– Или не станет кого-то из нас?

***

Тело Кирилла начало медленно запрокидываться навзничь.

– Княже! – брат Иов рванулся и принял его на руки. – Княже!

Кирилл поморгал, поморщился. Проговорил с обрывистой невнятностью:

– Чего ты… прямо в ухо… орешь? Не глухой… я…

– Жив! Слава тебе, Господи!

– Ну жив… жив…

Он заерзал, высвобождаясь. Брат Иов помог опуститься на ноги, придержал. Кирилл оттолкнул руку инока и сумрачно повел головой. Их уже успело окружить кольцо братий. Все молчали, переглядываясь.

– Молонья в тебя ударила, княже! – не выдержал кто-то.

– Сам знаю… – он поднял ногу, своротив колено, осмотрел и отметил равнодушно:

– Подошвы нет…

Поднял другую, добавив:

– И здесь тоже. Поискать надо бы…

Рассеянно огляделся по грязи вокруг себя, вздохнул, вскинул голову:

– Пожар-то потушили?

Иноки задвигались и с каким-то облегчением заговорили разом:

– Иконы, утварь почти всю из нижнего яруса успели вытащить, слава Богу.

– На Агапитов придел да и на сам храм пламя-то не перекинулось, не дали. К тому ж и дождь, когда в ливень перешел, поспособствовал изрядно.

– Трудятся братия. Помощники уж не надобны, там теперь лишние руки лишними и будут. Огонь одолели, дело к концу движется.

– В келейку-то, в келейку ворочайся, княже – чего ж мокнуть-то зазря? Да и босиком ты, почитай. Брат Иов, пособи князюшке, яви милость…

Кирилл хлопнул по молчаливо протянутой для помощи иноковой ладони и побрел назад. Из-за спины донеслось испуганно-удивленное:

– Как же так-то: молоньей – да прямо в темечко, а ему хоть бы хны.

– Ага, братие. Встал да пошел…

– Дивно… Не бывает так.

– Еще и как бывает! Помню, в сельце моем родном мельник был – кряковистый такой подстарок, крепкий, что твой дуб. И вышло ему как-то однова пред самою грозою…

Немного в стороне среднего роста человек с кудреватой ухоженной бородкой на мгновение выступил из темноты и проводил Кирилла долгим озабоченным взглядом серых глаз.

– Немедленно разувайся, – распорядился брат Иов, притворяя за собою дверь. – Ноги оботри, к печке поближе подсядь. Или прилечь пожелаешь?

– Не пожелаю. Да что ты всё, как нянька? Оставь, в порядке я.

– Ведь знаешь, что не оставлю. А ты потерпишь, никуда не денешься.

Снаружи у порога предупредительно потоптались и покашляли. Вошедший отец архимандрит приблизился быстрыми шагами, порывисто прижал Кириллову голову к своей груди.

– Благословите, отче… – приглушенно пробормотал он в колкую ткань.

Настоятель отстранил его, крепко держа за плечи, окинул ухватистым взором и произнес с нескрываемой радостью:

– Бог да благословит, чадо! Господи, милость Твоя на нас!

– Якоже уповахом на Тя, – отозвался от двери его спутник.

– Брат Рафаил оглядит тебя – послушание лекарское у него.

– Да уже не надобно, обошлось ведь.

Архимандрит кротко и удивленно поднял брови.

– Простите, отче, – поторопился исправиться Кирилл.

– Братия сказывают, сапогам твоим такоже основательно досталось, княже, – он улыбнулся мельком. – Не беда – имеются умельцы у нас, славно тачают. Пока же подберут да поднесут замену на время. Брат Рафаил, после всего князю трапезу горячую – и немедля в постель. Брат Иов, ступай-ка со мною.

***

Ратибор оглянулся – юноша в охристо-зеленой рубахе все так же понуро, но неотступно следовал за ними на отдалении. Он сделал извинительный знак Белому Ворону и слегка повысил голос:

– Домой, Хотко! Нечего хвостом ходить – я всё сказал.

– Прости, Ратиборе! – в который раз безнадежно повторил преследователь.

– И простил, и зла не держу. Только исторгаешься ты из «неусыпающих» ровно на месяц от сего дня, сокол наш зоркий. Ведь я почти вплотную подобрался, еще малость – за ухо ухватил бы. Ладно бы этой ночной грозою случилось, а то ведь белым днем. Стыдоба, Хотко.

– Прости, Ратиборе! Дальние дозоры доносят: уж почти седмицу на два десятка стрел вокруг дубравы ни единого чужака… Расслабился я… А дома отец что скажет?

– Согласится со мною.

Глядя в сторону, Ворон кашлянул негромко, наклонил голову.

– Ходатайствуют за тебя, – проворчал Ратибор. – Ладно, быть по сему. Еще раз уснешь в дозоре…

– Не спал я, Ратиборе!

– А? Никак, чьи-то речи послышались мне? Да нет, показалось. Так вот, Хотко: еще раз уснешь в дозоре – не спасет и сам Ворон. Восстановлен, теперь расточись.

Он махнул рукой и отвернулся.

– Спасибо, Белый Отче! Спасибо, мастер-наставник! – донеслось из-за деревьев, быстро удаляясь.

– Разумеешь ли, о чем просишь меня? – спросил Ворон, возвращаясь к прерванному разговору. – Новый дар дочери твоей – умение чужую боль как свою чувствовать. Взыскуют его люди друг в друге, а обладающих им за праведников почитают. Ты вдумайся: дар со-чувствия! Как же я могу лишить его?

Ратибор помрачнел:

– Да разве я чего отнять прошу… Вскинулась среди ночи, переполошила всех и пала, будто гром ее поразил. Что уж там с князем опять приключилось? Звана до утра не спала, подле нее сидела… Я про то, чтобы уменьшить как-то, приглушить, что ли. Хоть на время, пока подрастет да окрепнет.

Ворон усмехнулся печально: