Княжна Дубровина

Огромное состояніе! Она и денегъ своихъ не съуметъ перечесть, повторила она мысленно слова папочки, стало-быть я могу купить себ такую же крохотельную колясочку, какъ у дочери предводителя, и шляпку съ цвтами… Сяду я въ колясочку съ Агашей и Катей. Ахъ да! Агаш и Кат надо купить такія же шляпки, только Катя блокурая, ей надо шляпку съ голубыми лентами, а Агаш съ розовыми. Да что шляпки! Мало ли что надо купить кром шляпокъ. А Маша? Маш я куплю… куплю… все то чего она сама пожелаетъ! Ахъ вотъ что! Маша говорила предъ праздниками, что надо сколотить деньжонокъ и купить чайный сервизъ. Я куплю ей и чайный и столовый. А папочка? Но папочка никогда ничего не желаетъ и ничего не любитъ, кром насъ. Надо черезъ Машу вывдать что папочк нужно. А что подарить Мит? Это не трудно. Конечно всего Лермонтова, Пушкина, Жуковскаго, и всякихъ другихъ, я ихъ всхъ куплю и принесу. Страсти сколько книгъ, мн ихъ всхъ не стащить! Нтъ, вотъ какъ! Я понесу лучшія книжки впереди, а за мной прикащикъ изъ магазина или Мара понесутъ вс книги… Я войду и скажу: Митя, это теб. Зимой ты будешь читать намъ ихъ. А Митя обрадуется и скажетъ: Милая Анюта! и мы разцлуемся. Ахъ какъ я счастлива! А маменьк — маменьку я позабыла. Маменька жаловалась, что домъ надо поправить; поправлю, прикажу поправить — кажется она говорила крышу надо поправить, именно крышу, она гд-то течетъ. А Дарь-нян? Платье синее и ковровый платокъ. Она все сбиралась купить, а Маша намедни сказала ей: «Дарья-няня, ты не думай о синемъ плать, я теб его подарю къ празднику». Такъ нтъ же! Не Маша, а я подарю и съ платкомъ, а Дарья-няня пойдетъ къ обдн и скажетъ: «мн Анюта подарила!» Совсмъ не такъ она скажетъ: «Мн княжна подарила!» Княжна! Я княжна! Это весело! А папочка говорилъ вчера, что онъ проситъ Бога, чтобъ Онъ направилъ меня на всякое доброе дло, и Маша сказала, чтобъ Онъ далъ мн разумъ на добро. И я буду стараться длать все доброе. Всякому нищему, который подойдетъ подъ окно грошъ дамъ, какъ всегда даетъ Маша, нтъ, мн надо больше дать чмъ даетъ Маша. Если Маша, у которой такъ мало денегъ, даетъ грошъ, то я дамъ гривенникъ… а мало, такъ двугривенный! Что мн деньги, когда ихъ такъ много! Я не стану жалть ихъ. А ужь какое платье я себ куплю, розовое, да не ситцевое, а шелковое. И какое счастіе! Нечего думать о томъ чтобы не разорвать, не сдлать пятна. Все равно если пятно — сдлаю другое, а гд дыра, чинить не позволю — бросить прикажу и кончено!..

— О чемъ ты думаешь, Анюта? спросила Маша. — Я тебя такою еще не видала! Сидишь одна, глядишь въ окно и молчишь!

Но Анют не хотлось сказать о чемъ она думала.

— Разсуждаю сама съ собою, отвчала она уклончиво.

— Вотъ какъ! Ты разсуждать стала! Очень я этому рада, потому что всегда теб выговаривала, что ты все длаешь съ маху, не думая.

— Ну теперь я буду думать, когда сдлалась такою особой, что все могу, сказала Анюта важно и серьезно.

— Но что же ты можешь, возразила удивленная ея словами Маша, — ты еще дитя!

— Это не мшаетъ. Я, напримръ, могу теб подарить сервизъ и чайный и столовый.

Маша засмялась.

— Вопервыхъ, сказала она, — не можешь, вовторыхъ, еслибъ и могла, надо знать возьму ли я его.

— Какъ не возьмешь? Почему?

— А потому, что мн своего довольно и чужаго не надо. Я на чужія деньги не льщусь.

— Чужія! Мои-то деньги теб чужія! Ну Маша! И Анюта удивленно и печально поглядла на Машу.

— Ты еще мала и многаго не понимаешь, ты даже не понимаешь, что предлагать легко, а взять трудно. Надо сперва заслужить уваженіе, чтобы люди близкіе согласились взять у тебя.

— Разв ты меня не любишь, спросила Анюта.

— Люблю, но уважать дитя нельзя, вотъ когда дитя сдлается большимъ и хорошимъ человкомъ, то и заслужитъ уваженіе. Притомъ отъ избытка отдать не трудно, надо отдавать лишая себя. А кто не уметъ лишать себя, у того не остается денегъ чтобъ ихъ отдавать другимъ. Тотъ радъ бы и бд помочь, да нечмъ, все ужь потратилъ на свои прихоти! Ты должна быть строга къ себ и внимательна къ другимъ.

Анюта опять задумалась.

Строга къ себ! Что такое непонятное говоритъ Маша. Она сама никогда ко мн строга не была, а теперь хочетъ, чтобъ я сама!..

Рано легла спать Анюта утомленная и смущенная. Вчера устала она отъ прогулки и бготни, а ныньче отъ думанья. Голова ея шла кругомъ и когда она засыпала передъ ней мелькала и колясочка съ крошечною лошадкой, и сервизъ, и нищій, и Маша, и крыша маменьки съ которой капитъ, капитъ!… И книги, и она тащитъ, тащитъ ихъ…. и вдругъ все спуталось и она проснулась отъ яркихъ лучей солнца, которые, черезъ блыя занавски все-таки дотянулись до ея постели, отыскали ее тамъ и блеснули ей въ глаза. Она приподнялась. Комната пуста. Ни Агаши ни Лиды — он ужь встали, она одна проспала. Анюта вскочила, умылась, одлась и побжала въ столовую. Тамъ вс пили уже чай, и Маша, какъ всегда, его разливала.

— А вотъ и княжна, сказалъ смясь Митя. — Какъ изволили почивать, ваше сіятельство?

Анюта не вчерашняя, а прежняя, сказалась тотчасъ. Она обидчиво проговорила:

— Я вамъ не позволю насмхаться надъ собою. Какіе вы вс ко мн нехорошіе, неблагодарные!