Княжна Дубровина

— Въ Москву! воскликнула портниха, такъ о чемъ же вы это, ваше сіятельство, убиваетесь! какой здсь городъ! это деревня! когда вы увидите Москву, вы и не попомните о К*. Я въ Москв жила много лтъ въ ученьи, у мадамы, у французенки, на Кузнецкомъ Мосту. Извольте, княжна, повернуться, вотъ такъ, тутъ ушить надо, Марья Петровна! Какіе магазины, какія площади, вечерами Кузнецкой-то-Мостъ такъ и горитъ огнями! А что за Кремль! У соборовъ главы золотыя на солнц горятъ, а на Царскомъ дворц вся крыша золотая, и онъ одинъ, дворецъ-то, будетъ, почитай, больше всей нашей К*. А театры! Я видла «Дву Дуная», я вамъ скажу, я было съ ума спятила отъ восхищенія.

Анюта слушала; быть-можетъ и въ самомъ дл въ Москв хорошо и много есть въ ней дивнаго и чуднаго, что она удивитъ, но… но… одна… Они съ ней не дутъ!..

И она опять ударилась въ слезы.

Мальчики видя ея неутшную печаль задумали ее расять и предлагали прогулки. Стоялъ день теплый и они вс похали на лодк, причалили и пошли въ боръ, гд показались рыжики, которые Анюта любила сбирать и потомъ относить къ маменьк и Дарь-нян и вмст съ ними солить ихъ. Но теперь Анюта не нашла ни одного рыжика и не находя сестеръ ушедшихъ въ глубь бора просила Ваню проводить ее домой. Мста были все т же, ея любимыя мста, но расположеніе ея духа было иное и вс эти любимыя мста будто померкли, а любимыя забавы утратили всю свою прелесть. Широкая рка также быстро бжала, сверкая на солнц алмазными струями, величественно стоялъ надъ ней голубовато темный боръ, торжественно въ пышной красот заходило солнце, позлащая облака и окрашивая край неба въ пылающій пурпуръ; прозрачный туманъ, блый какъ серебро, подымался съ зеленыхъ заливныхъ луговъ и изъ-за него виднлись черныя очертанія прибрежныхъ кустарниковъ и, какъ великаны, стояли сосны особняки, выдлившіяся изъ темнаго бора, но ни Анюта, ни Ваня провожавший ее къ лодк не обратили вниманія на эту знакомую, но прекрасную картину, еще недавно вызывавшую такіе восторги и восклицанія. Они брели молча домой, не разговаривая между собою. Когда они сли въ лодку, они услышали за собою крики дтей.

— Подождите. Куда вы, и мы съ вами.

И вс дти бжали къ берегу и вс вошли въ лодку.

— Мы тебя хватились, сказала Агаша, — и безъ тебя не хотимъ гулять.

— Да и какое это гулянье, сказалъ Митя съ негодованіемъ, — это какое-то тоскливое скитанье.

— Точно мы кого похоронили, жалобно сказала Лида,

— Типунъ теб на языкъ, закричалъ на нее Ваня.

По вечерамъ вс уходили въ садъ, по обыкновению, но Анюта не хотла бгать по аллеямъ, ни играть въ прятки ни въ разбойники, забиваясь въ гущу куртинъ отъ ловившихъ ее братьевъ, а недавно еще такъ шумно и такъ рзво бгала она, оглашая воздухъ криками удовольствія. Теперь она старалась поскоре уйти и стремилась къ маменьк, потому что маменька, потчуя ее чаемъ и угощая вареньемъ и смоквами, очень соболзновала о ней и все твердила и повторяла:

— Что за напасть такая! И зачмъ это всегда мудрятъ. Ну, княжной стала, богатой, и слава Богу, да зачмъ же это ее, поневол, везти въ Москву. Разв ее не можно воспитать здсь; выписать разныхъ гувернантокъ, она бы всему и здсь обучилась, всему что слдуетъ знать княжн. А то, вишь, въ Москву! къ теткамъ? зачмъ? Слыханое ли дло дитю отымать у семьи родной! она, княжна-то наша, ихъ не знавала никогда, да и они о ней не вдали, и по правд, никогда о ней и знать не хотли. Пока была бдна, о ней не заботились, а мы-то вс, и Маша моя, души въ ней не слышимъ! Что жь что княжна, она наша Анюта любимая! Почему же ей съ нами не жить, какъ жила прежде.

И Анюта слушала слова эти и принимала ихъ къ сердцу.

Прошла недля. Насталъ день отъзда, Анюта перестала плакать, но не глядла какъ укладывала чемоданъ ея сама Маша и не обращала вниманія на ея просьбы взглянуть на новое тонкое блье, хорошенькіе воротнички и нарукавники.

— Теб не стыдно будетъ войти въ чужой домъ, говорила Маша, — у тебя все есть, и все хорошее какъ слдуетъ.

— Мн все равно, отрзала Анюта, — мн все, все равно. Такая моя судьба. Меня какъ щепку швыряютъ отъ однихъ къ другимъ.

— Не грши, Анюта, сказала Маша, — Господь осыпалъ тебя своими благами. Будь умна, учись прилежно, а главное укроти свой нравъ; ты страшно вспыльчива и властна. Здсь теб вс уступали, а он хотя и тетки, но теб люди чужіе и по теб насъ судить будутъ и осудятъ.

— Какъ? спросила удивленная Анюта.

— Если ты будешь возражать, бунтовать, и по серьезному лицу Маши пробжала улыбка, словомъ, дашь волю своему нраву, он скажутъ, что мы не умли воспитать тебя, что ты избалованная двочка. А ты знаешь, какъ я и папочка тебя всегда останавливали. Да не плачь, и помни, что черезъ нсколько лтъ ты въ прав просить, чтобы тебя отпустили повидаться къ намъ. Он не будутъ въ прав отказать теб.

— Въ самомъ дл, наврно, когда? спросила Анюта.