Княжна Дубровина

У заставы папочка вышелъ изъ брички и прописалъ свое имя; солдатъ поднялъ шлагбаумъ и они въхали въ городъ[1], и скоро дохали до Калужской площади. Завидя дорожную бричку продавцы бросились изъ своихъ лавочекъ и лабазовъ и окружили ее съ криками и воплями, толкая одинъ другаго, съ горячими калачами и сайками въ рукахъ. Анюта даже испугалась такого нашествія, но папочка храбро отбивался ото всхъ осаждавшихъ его экипажъ и поспшилъ купить у одного торговца и калачъ и сайку и подалъ ихъ Анют.

— Москва, сказалъ онъ ей, — встрчаетъ тебя своимъ хлбомъ, соли нтъ, но это все равно, скажемъ: въ добрый часъ! Кушай на здоровье и живи здсь счастливо.

— Какія здсь, папочка, улицы, сказала Анюта. — Издали Москва вся въ золот и серебр, какъ царица, вся въ дворцахъ, колокольняхъ и зубчатыхъ башняхъ, а вблизи все пропало… вотъ тутъ… торчатъ по обимъ сторонамъ улицы маленькіе домики, какъ въ К*. Глядите сюда — эта лачуга валится на бокъ, совсмъ похоже на нашу улицу въ К*.

— А вотъ погоди, додемъ до бульваровъ, пойдутъ дома-дворцы съ садами. Твои тетки живутъ тоже въ собственномъ дом, на Покровк.

— Мы къ нимъ? спросила Анюта.

— Нтъ, мы въ гостиницу, надо переодться, а завтра, завтра день хорошій, четвергъ, въ добрый часъ къ нимъ. Когда я учился въ университет, то жилъ на Прсн — это даль большая, а потомъ когда прізжалъ въ Москву по дламъ, то останавливался въ гостиниц «Европа» на углу Тверской и Охотнаго Ряда. Гостиница не дорогая. Мы тамъ и остановимся.

И пріхали они въ гостиницу «Европа» нисколько не похожую на Европу, но на самую азіятскую Азію. Это былъ большой домъ-сарай со множествомъ грязных нумеровъ и неметеныхъ корридоровъ. Анюта изумилась. Посл чистенькаго, свтлаго, уютнаго домика въ К*, столь опрятно до щеголеватости содержаннаго Машей, этотъ большой, грязный домъ показался ей отвратительнымъ. Папочка взялъ два нумера, одинъ для нея, другой для себя. И нумера эти были столь же однообразны, сколько и грязны. Въ каждомъ изъ нихъ стояла кровать съ жесткимъ и нечистымъ тюфякомъ, диванъ обитый темною матеріей изъ конскаго волоса, столъ и нсколько стульевъ. Половые внесли два чемодана, папочка спросилъ самоваръ, а Анюта подошла къ окну. Ужь вечерло, но не совсмъ смерклось. Кареты, коляски, дрожки гремли по мостовой; пшеходы опережая другъ друга шли, торопясь куда-то.

— Сколько народу, папочка, сказала Анюта, и вс спшатъ. Куда спшатъ они?

— Городъ, большой городъ, спшатъ кто по длу, кто къ удовольствію. Не далеко Большой театръ, туда многіе спшатъ.

— Ахъ, какъ мн хочется въ театръ, воскликнула Анюта, — тамъ, говорилъ Митя, представляютъ Ревизора и Парашу Сибиячку. Онъ читалъ намъ ее. Такъ трогательно, хорошо! Вотъ бы посмотрть!

— Посмотришь, дружочекъ, все увидишь; потерпи, все будетъ, сказалъ папочка заваривая чай, который вынулъ изъ своего чемодана.

Анюта сидла задумавшись. Мысли ея улетли изъ грязнаго нумера въ чистый, свтленькій родной домикъ.

— Я думаю, сказала она наконецъ, — наши теперь дома чай пьютъ или пошли къ маменьк, и обо мн, о насъ вспоминаютъ.

— Конечно, милая, а мы о нихъ.

— О да, всегда! воскликнула Анюта дрогнувшимъ голосом при внезапномъ прилив чувства.

Уставшая съ дороги Анюта спала какъ убитая на жесткой постели, которую папочка самъ заботливо покрылъ привезеннымъ съ собою одяломъ и чистымъ бльемъ. На другой день онъ такъ же заботливо осмотрлъ какъ одлась Анюта въ свое новое черное платье и сказалъ одобрительно:

— Ну вотъ, отлично. Наднь новую шляпку и пойдемъ къ обдн въ Кремль. Пора. Благовстятъ.

Анюта плохо молилась. Ее развлекали въ церкви новыя лица, многіе такіе нарядные, другiе… такіе… совсмъ иные чмъ въ К*. Развлекала ее и самая церковь, маленькая, красивая, стоявшая посреди внутренняго дворика дворца, столь миніатюрныхъ размровъ, что она походила на игрушечку. Старинные образа иконостаса, большой, въ золотой риз образъ вдланный въ золотую выдающуюся изъ иконостаса часовенку, прельстилъ ее.

— Какая это миленькая, маленькая церковочка, сказала Анюта, посл обдни выходя изъ нея, — и заключена она во дворц, точно игрушка въ футляр.

— Это Спасъ-на-Бору, отвчалъ папочка. — Когда строили дворецъ, желали сохранить древнюю церковь и застроили ее со всхъ сторонъ стнами громаднаго дворца. Онъ ее сохраняетъ, а она, церковь-то, дворецъ охраняетъ. Такъ-то! сказалъ папочка. — А вотъ мы ужь у часовни Иверской Божіей Матери; зайдемъ, дружочекъ, и помолимся всею душой Цариц Небесной, да покроетъ она тебя своимъ святымъ покровомъ.