Княжна Дубровина

Сама сестрица сердилась и протестовала, но совсмъ безуспшно; она не только привыкла къ этой опек, но вообразила себ, что жить ей иначе нельзя. Она любила читать, въ особенности французскихъ авторовъ, и боле другихъ Ламартина и Виктора Гюго. Вс сестры Богуславовы, воспитанныя француженкой изъ Парижа, говорили и писали на этомъ язык отлично и усвоили себ многія понятія своей воспитательницы. По-русски он говорили не дурно, но читали очень мало, по-англійски вовсе не знали, а по-нмецки говорили хорошо, но читать не любили. По-свтски он были воспитаны безукоризненно, по-свтски считались образованными и твердо держались старыхъ обычаевъ, порядковъ и понятій. И домъ ихъ, и ихъ прислуга походили на нихъ самихъ. Все было старо, прилично, почтенно. Жизнь спокойная, съ чаемъ, завтракомъ, обдомъ, отходомъ на сонъ грядущій текла по часамъ и минутамъ, и мало-по-малу удалила изъ дома всякіе признаки живой жизни. Варвара Петровна дошла въ своей любви къ сестр и въ своихъ о ней заботахъ до крайности и не замчая того стала домашнимъ деспотомъ изъ любви и преданности. Вечеромъ она не допускала къ сестриц никого, а утромъ по разбору и насколько ей казалось это возможнымъ. Въ дом воцарилось такое отчаянное молчанiе, такая тишина, что сказать слово громко, отворить дверь внезапно, пройти шибко по комнат считалось едва ли не преступленіемъ. Когда Александра Петровна ложилась отдыхать и вечеромъ спать, то съ нею вмст весь домъ, прислуга, службы, тоже засыпали сномъ мертвецовъ. Карета не могла въхать тогда въ ихъ дворъ, и сохрани Боже, еслибы кто посмлъ отворить парадную дверь и пройти хотя бы на кончикахъ пальцевъ по комнатамъ. Меньшая изъ сестеръ, Лидія, круглолицая, румяная, полненькая, веселая, которую сестры считали ребенкомъ и которою управляли, мало-по-малу стала увядать въ этой удушливой атмосфер и потеряла свою веселость. Сначала, не имя возможности принимать у себя, она вызжала, посщала пріятельницъ, желала похать въ театръ, въ концертъ, порывалась на большой вечеръ, но эти вызды сопряжены были съ такими препятствіями и затрудненіями, что вскор она должна была понемногу отказываться ото всего и ото всхъ. Она не могла поступить иначе; непремннымъ условіемъ вызда положено было, чтобы въ одинадцать часовъ она была дома, что карета въдетъ во дворъ шагомъ, что швейцаръ не допуститъ лакея звонить у дверей, что она пройдетъ на верхъ потихоньку, по задней лстниц; все это было скучно, но исполнимо; но приказаніе возвращаться непремнно въ одиннадцать часовъ равнялось запрещенію посщать концерты, театры и вечера; пришлось отказаться, что и сдлала Лидія не жалуясь и безъ ропота. Тогда-то, будучи всегда богомольна, она повела жизнь похожую на жизнь монахини. Она постоянно посщала церкви, знала вс храмовые праздники даже въ Замоскворчь, здила всегда, когда служилъ въ какой-либо церкви архіерей, а въ своемъ приход считалась первымъ лицомъ. Она знала вс нужды приходскія, платила пвчимъ, заказывала ризы, шила сама великолпные воздухи, чинила сама и поновляла подрясники, пелены, епитрахили, одаривала причетъ, помогала бднымъ и знала ихъ едва ли не поименно, словомъ, была благодтельницей своего прихода. Доброта ея не имла границъ и быть-можетъ равнялась единственному ея недостатку — желанію рядиться не по лтамъ и непомрному любопытству. Въ этомъ пустомъ, мрачномъ дом, въ этой замкнутой жизни, сходной съ тюремнымъ заключеніемъ, любопытство проявляло въ ней еще не совсмъ угасшую искру жизни. Малйшій случай въ дом, въ приход и даже у сосдей возбуждалъ нескончаемые толки и живой интересъ, и принималъ размры большаго происшествія. Часто дня по два Лидія толковала со своею горничной о томъ, что у Лукерьи прачки украли птуха, что дворникъ Авдй поссорился съ женой, что Матреша желаетъ выйти замужъ за Власа, и прочее въ томъ же род и вкус. Несмотря на эти странности Лидія, существо добрйшее, принесла въ жертву сестр вс свои удовольствія и обожала ее столько же, сколько уважала и боялась второй сестры своей Варвары Петровны.