«Племянникъ мой, писалъ генералъ, ухалъ на Кавказъ не повидавъ родныхъ, противъ, какъ я слышалъ, желанія своего роднаго дда, князя Дубровина. Что длалъ онъ на Кавказ, какъ жилъ, на комъ женился, мн совсмъ неизвстно. Я даже не зналъ, что у него есть дочь. Вы поймете, что при такихъ условіяхъ, имя двухъ дочерей и сына, я не могу взять чужое дитя, неизвстно какъ воспитанное, неизвстно въ какой сред росшее; все что я могу вамъ посовтовать — это обратиться къ князю Дубровину, такъ какъ мои уже далеко не молодыя и не замужнія сестры живущія въ Москв и мой братъ сенаторъ не желаютъ (мн это достоврно извстно) взять на воспитаніе дочь племянника, котораго они не знали, и едва ли видли одинъ разъ въ жизни. Вроятно князь Дубровинъ, родной ея праддъ, сдлаетъ для нея что-нибудь. Было бы очень счастливо, еслибъ онъ согласился отдать ее въ какой-нибудь пансіонъ и платить за ея воспитаніе. Я его иногда вижу и поговорю съ нимъ. Онъ очень старъ, боится умереть не пристроивъ внука и хочетъ во что бы то ни стало поскорй женить его.»
— Женить внука! воскликнулъ полковникъ, — въ такіе молодые годы.
— Посмотри, сказала ему жена, которая держала въ рукахъ письмо генерала и дочитывала его, — онъ пишетъ, что князь дрожитъ надъ этимъ единственнымъ внукомъ, и хотя опредлилъ его на службу, но не разстается съ нимъ, держитъ его постоянно на своихъ глазахъ и желаетъ видть его женатымъ и пристроеннымъ. Словомъ, вс мысли, надежды, заботы князя сосредоточиваются на внук. Онъ живетъ прилично своему положенію и лтамъ, но очень разсчетливо и копитъ деньги для внука.
— Изо всего этого видно, что предложеніе заплатить деньги за Анюту въ какомъ-либо заведеніи должно считать за большой знакъ участія, сказалъ полковникъ не безъ горечи и насмшки.
— Напиши ему скоре, князь старъ, и если умретъ ничего не сдлавъ, то Анюта останется ни причемъ. Куй желзо пока горячо. Пусть онъ помститъ ее въ институтъ.
— Четырехъ-лтнюю двочку отдать въ институтъ, возразилъ полковникъ. — Ты забываешь, что прежде девяти или десяти лтъ ее никуда не примутъ.
— Правда, сказала жена полковника — грустно. Что же мы будемъ длать?
— Наташа, я право не узнаю тебя, сказалъ полковникъ. — Ты у меня добрая и сердечная, а сокрушаешься, что круглая сиротка пока останется на нашихъ рукахъ. Я нынче же напишу князю, что вс родные отъ нея отказались и напомню ему объ общаніи помстить ее куда-нибудь. Если же онъ не отвтитъ или умретъ не сдлавъ ничего для своей правнучки, то она останется у насъ и мы будемъ считать ее своею дочерью. Такъ ли, моя милая, а въ послдствіи вмст съ дочерьми сами помстимъ ее въ институтъ.
Наталья Дмитріевна подумала и потомъ сказала:
— Ты правъ, пусть остается у насъ; гршно не пріютить сироту.
Съ тхъ поръ она побдила въ себ чувство практической разсудительности и отдалась внушенію сердца, а оно влекло ее къ Анют, о которой она сердечно сокрушалась. Заботливо ухаживала она за ней и не считала ласкъ, которыми, наравн съ другими дтьми своими, осыпала ее.
Полковникъ сидлъ за письменнымъ столомъ и въ пот лица сочинялъ письмо свое къ князю (онъ былъ не охотникъ и не мастеръ писать письма, въ особенности церемонныя) когда деньщикъ подалъ ему повстку на страхованное письмо изъ города К*. Полковникъ очень удивился, ибо никого не зналъ въ город К* и тотчасъ послалъ за письмомъ. Когда онъ вскрылъ его, то увидалъ незнакомый женскій почеркъ и желая знать кто пишетъ, перевернулъ страницу и посмотрлъ на подпись:
Анисья Долинская.
Анисья Долинская, подумалъ полковникъ, сестра Анютиной матери, небогатая сестра ея. Не получая отвта такъ долго я уже пересталъ ожидать его. Письмо страховое!.. и полковникъ поспшно пробжалъ письмо. Вотъ оно: