Княжна Дубровина

— А теперь примись за дло, не хорошо быть безъ дла; не хорошо въ праздности сидть поклавши руки, а ужь въ гор, да печали еще того хуже; займись чмъ-нибудь.

— Ничмъ не могу заняться, сказала усталымъ голосомъ Анюта, — и придумать не могу, чмъ бы!

— Вотъ она, бда-то, что не нужно вамъ, барамъ, трудиться, все у васъ готово, всего вдоволь, а у бднаго человка нужда стоитъ у дверей и нужду гнать надо трудомъ; тужить-то некогда! Скажу я теб про себя, дитя мое милое, не въ похвальбу скажу, а для примра. Когда скончался сынокъ мой, царство ему небесное, пришла это я съ могилки его, куда его голубчика моего опустили и куда я сама по христіанскому и церковному уставу бросила горсть земли сырой и таково-то было мн тошно. Сла я въ каморк своей и сидла безчувственна, самаё себя не помнила. А тогда еще покойница барыня жива была и очень она убивалась болзнію своего генерала; онъ очень мучился. Позвали меня къ ней, а она говоритъ мн: Ариша, говоритъ, знаю, ты сына похоронила, слезами его не воротишь, а ты лучше помоги мн. Изъ силы я выбилась, никого онъ къ себ не подпускаетъ, а сидлки не хочетъ, тебя онъ приметъ, помоги мн. Ну что жь, говорю я, я съ радостно вамъ всякую службу сослужу; что прикажите, то я и сдлаю. Ты грамотная, говоритъ она, почитай ему; въ долгіе вечера онъ любитъ слушать чтеніе, а я пойду отдохну. И вотъ пошла я въ комнату больнаго и посадилъ онъ меня у своей постели, но про мое горе ничего онъ не зналъ, ему не говорили, боясь его растревожить, боялись при немъ о смерти помянуть. Слово смерть было запретное — не говорили его. Онъ мучился безсонницей и надо было безпрестанно разговаривать съ нимъ, да все такое веселое, забавное, и сохрани Боже помянуть о чемъ душеспасительномъ и читать онъ приказывалъ, но отнюдь не божественное, а все такое свтское да суетное. Помню далъ это онъ мн читать комедію, да такую, прости Господи, грховную, и мн хотлось бросить книгу и бжать, да и на сердц-то моемъ лютое горе было, а читать-то приходилось скоморошество одно. Что жь? подумала я, мн отъ Бога суждено жить подневольно, господамъ служить и повиноваться. Родилась я не барыней, а слугою, смиренною, повиноваться должна и безропотно исполнять, что прикажутъ. Грхъ-то не мой, а ихъ грхъ, если потшаются чмъ непутнымъ, да въ болзни не имя Господнее призываютъ, а книжками, гд пустяковина всякая, утшаются. И вотъ читала я ему комедіи разныя, а въ глазахъ-то у меня стоймя стоялъ мой умирающій сынъ. И тяжко было мн и мое мученіе лютое я Богу въ даръ снесла, покорилась судьб, которая мн по вол Создателя вышла… а то и хуже бывало.

— Ужь чего этого хуже, сказала Анюта ласково склонивъ свою хорошенькую головку на сухое плечо старушки.

— Нтъ, бывало и хуже. Сына моего Господь къ себ взялъ, Былъ онъ тихій и кроткій, а такіе, говорятъ, Богу угодны и нужны. Надюсь я крпко, что по милосердію своему Господь водворилъ его въ мст свтломъ, въ мст покойномъ. А вотъ по Дун-то, по живой, я скорбла не въ примръ больше. Племянницей родной доводилась она мн, дочь она была любимой сестры моей рано умершей. Дуню взяла крошкой, за дочь родную почитала, ото всякаго зла охраняла, пуще глаза хранила, слова строгаго ей не сказала, а привелось мн обливать ее слезами горькими, избитую, изуродованную. Рано вышла она замужъ. Мужъ ея запилъ и золъ бывалъ выпивши. Бывало придетъ ко мн, сердечная, вся въ крови, истерзанная, вырвавшись отъ своего мужа, звря пьянаго. А я подлать ничего не могу. Онъ мужъ, онъ хозяинъ и голова и въ писаніи сказано: жена да боится мужа. Бывало я ее, мою голубку кроткую, утшаю, какъ умю, и учу молиться, да смириться и сама молюсь, да смиряюсь, а онъ ворвется ко мн пьяный, таково страшно рявкнетъ, да ее и потащить на мученія, да побои. А за мной придутъ отъ господъ, поди де въ хоромы, тамъ гости, надо готовить все, свчи зажигать, фрукты, конфеты разставлять, ужиномъ распорядиться. И бывало всю-то ночь па ногахъ, музыка гремитъ, лакеи снуютъ въ расшитыхъ ливреяхъ, суета, того требуютъ, другое имъ подай, и кидаюсь я бывало всхъ удовлетворить, все придлать, долгъ свой исполнить, а на сердц-то?… что и говорить! о мук такой страшно вспомнить. Вотъ ты, княжна моя милая, о дядюшк горюешь, отчаиваешься, сидишь какъ истуканъ, а дядюшка-то твой, хотя и боленъ, но за нимъ и любовь и уходъ. А бывало я слышу музыку да говоръ и смхъ чистый, объ угощеніи хлопочу, съ лакеями лажу, дло господское справляю, а сама-то убиваюсь, знаючи, что моя Дуня либо въ чулан холодномъ, какъ песъ, заперта, либо избита и лежитъ въ уголку и вс ея косточки отъ побоевъ лютыхъ ноютъ. Да, скорбь моя большая была и когда Господь взялъ Дуню и проводила я ее горемычную въ могилу, духу не достало горевать о ней. Бога благодарить стала, что избавилъ онъ ее, а самой больно мн было жаль ее и тосковала я по ней.

Анюта припала къ старушк, еще ближе прижалась къ ней и обняла ее крпче.