Княжна Дубровина

— Мы вс, сказалъ Митя, — любили крпко мать пашей мачихи, она была добрая, нжная къ намъ старушка. Анюту она любила еще больше насъ, намъ всегда это казалось, и Маша говорила то же самое.

— Войдите, посидите съ Анной, я васъ оставлю съ ней вдвоемъ, только не растраивайте ее еще больше. Она непремнно хочетъ васъ видть и твердитъ такъ жалобно: Митю! Митю! все мое сердце она повернула. Очень странная двушка — не такая, какъ вс.

Митя вошелъ, Анюта бросилась ему на шею и горько заплакала. Когда первый порывъ ея горя миновалъ, она заговорила съ Митей.

— Еслибъ я тебя не послушала, сказала она ему съ жаромъ и укоризной, — я бы застала маменьку. Она бы не скончалась безъ меня! Зачмъ я не ухала въ К**, когда могла это сдлать.

— Анюта, сказалъ Митя, — не мучь ты себя напрасно, ничего нельзя сдлать такъ скоро и ты бы не успла уладить всхъ препятствій. Поврь мн, я опытне тебя. Это все фантазіи.

— Это урокъ, сказала Анюта, — и я его запомню. Пока у меня Богъ не отнялъ моихъ милыхъ, я хочу ими нарадоваться и на нихъ наглядться.

— Ну что жь, лтомъ прізжай въ гости, теб въ этомъ отказать не могутъ.

— Конечно не могутъ, сказала Анюта, и стала говорить о маменьк вспоминая о ея доброт, ласкахъ и послднемъ съ нею прощанiи. Общая печаль опять сблизила ее съ Митей, и она нжно простилась съ нимъ и отдала ему письмо написанное тутъ же къ Маш. Варвара Петровна, лишь только Митя вышелъ, вошла въ комнату и увидла все еще плакавшую Анюту, погладила ее по голов, какъ будто ей было не семнадцать, а семь лтъ отъ роду, — для ней она осталась тмъ же ребенкомъ, какою ей привезли пять лтъ назадъ.

— Ну полно, сказала она, полно, — конечно жаль доброй старушки, но вдь она дожила до глубокой старости, до счастливой старости, видла свою дочь хорошо устроенную…

— А я не видала ее, не была при ней въ минуту кончины, сказала Анюта, — а сколько слезъ пролила она прощаясь тогда со мною, сколько ласкъ!… ахъ маменька! маменька! заключила Анюта жалобно.

— Анна! Анна! сказала Варвара Петровна серьезно, — какъ это ты будешь жить на свт, если будешь о всхъ такъ горевать…

Анюта не отвчала ни слова и продолжала плавать. Выраженіе тетки: горевать о всхъ кольнуло ее въ самое сердце. Какъ будто маменька вс, сказала она сама себ.

Глава VІ

Прошелъ Великій постъ; наступили праздники и апрль во всей весенней крас своей. Однажды, когда Митя навстилъ Анюту, она отдала ему запечатанное гербовою печатью письмо и сказала:

— Отдай его самъ на почту, пошли страховымъ.

— О чемъ ты пишешь къ отцу, Анюта? спросилъ Митя.

— Все о томъ же. Черезъ мсяцъ мн минетъ восемнадцать лтъ.

— Но, Анюта…

— Ни слова, Митя. Я пишу отцу, доставь это письмо. Я требую.

— Пожалуй, я доставлю, но предугадываю отвтъ, знаю его наврное.

— Увидимъ, сказала Анюта. — Если онъ будетъ такой, какъ ты говоришь, чему я не врю, я приму свои мры.

— Какія?

— Если отецъ отъ меня откажется, сказала Анюта съ особымъ удареніемь на слов отец, — то мн не будетъ причины увдомлять тебя о судьб моей. Вы меня оттолкнете и тогда…

— Оттолкнемъ! воскликнулъ Митя, — какое выраженіе! мы только откажемся жить на твои деньги…

— Ни слова больше, не оскорбляй меня, сказала запальчиво Анюта; — кажется ты забылъ, что одно лицо изъ нашего семейства уже скончалось не видавъ меня, а мн не забыть этого. Впрочемъ довольно; доставь письмо, я только этого прошу и требую отъ тебя.

* * *

Папочка, нсколько постарвшій съ тхъ поръ, какъ разстался съ Анютой, но еще бодрый и моложавый, сидлъ за круглымъ столомъ въ своей свтленькой и чистенькой столовой. Весеннее солнце проникало въ нее и сквозь пышные кусты гераніума, желтофiоли и плюща обвивавшаго окна рисовало на чистомъ еловомъ полу затйливые узоры и дрожало и играло на немъ темными и яркими пятнами. Рядомъ съ папочкой сидла Маша, уже трицатипятилтняя женщина, румяная, полная, въ глубокомъ траур, съ креповымъ чернымъ чепцомъ на пышной каштановой кос. Вмсто нея разливала чай высокая черноволосая, не дурная собою, спокойная и разумная Агаша. Она давно уже сдлалась правою рукой Маши, помогала ей по хозяйству и давала уроки Лиз, красивой тринадцатилтней двочк, высокой, худой, чрезвычайно рзвой и живой. Блокурая, голубоглазая, съ тонкими чертами лица, семнадцатилтняя Лида слыла въ город писаною красавицей; по близн ея кожи и нжному румянцу лица ей не было соперницъ. Тутъ же сидлъ и Ваня, который долженъ былъ сдавать послдніе экзамены въ гимназіи и поступить въ Московский Университетъ; и онъ былъ очень красивъ, походилъ на сестру свою Лидію и блокурыми волосами, и голубыми глазами, но въ глазахъ его свтился умъ и огонь, которыхъ лишена была Лида. Маша утратила свою веселость, и глубокій трауръ оттнялъ еще больше блдность ея лица; въ голос ея звучали все т же ей всегда присущія ноты задушевности и доброты.

— Маша, сказалъ Николай Николаевичъ, обращаясь къ жен, — ты, врно, ужь подумала, что надо снарядить Ваню въ Москву. По годовымъ балламъ я полагаю, что онъ счастливо выдержитъ выпускной гимназическій экзаменъ и отправится въ Москву съ братомъ.