Княжна Дубровина

— Спасителю или Божіей матери, спросилъ священникъ.

Анюта опять обратилась къ дяд.

Онъ понялъ вопросительный взглядъ ея и сказалъ:

— Благодарственный молебенъ, батюшка. Два дня прошли въ томъ, что Анюта, Маша и даже миссъ Джемсъ обходили все Спасское, любовались садами, рощами, видами. Миссъ Джемсъ великая любительница природы и барскихъ усадьбъ пришла въ восторгъ отъ Спасскаго и уяснивъ себ, что Анюта владтельница всего этого, возымла къ ней глубокое уваженіе. И не за одно это уважала она Анюту. Она вполн была ею довольна. Со всми ласковая и привтливая, Анюта держала себя съ достоинствомъ хозяйки и съ удивительнымъ сердечнымъ тактомъ умла, сохраняя свое мсто и положеніе, выдвигать впередъ своего папочку и показывать свою любовь и уваженіе къ жен его. Не прошло и одного дня, какъ во всей дворн установилось мнніе, что княжна умная, у! какая умная, а ужь дядюшку своего любить какъ отца роднаго.

Но вотъ насталъ великій день рожденія Анюты. Еще наканун она отдала вс приказанія управителю и Ульян. На двор поставили столы для угощенія крестьянъ, пекли пироги, длали сальники, жарили баранину. Въ людской готовили угощеніе прислуг, а внизу въ столовой угощеніе для старыхъ слугъ и почетной дворни. Анюта во всемъ совтовалась съ папочкой и Машей и спрашивала у Ульяны, какъ бывало при прадд. Ульяна все помнила и подавала совты. Папочка выразилъ желаніе, чтобы всего было въ волю, кром вина.

— Вина надо умренно, чтобы не было пьяныхъ и никакого безпорядка. Для этого надо подносить вино крестьянамъ у другаго стола и чтобъ они подходили поочередно и за порядками смотрть одному изъ васъ.

— Митя старшій, сказалъ Ваня.

— Я! за мужиками, да я не сотскій, сказалъ Митя, смясь насмшливо.

Анюта взглянула на него.

— Папочка, сказала она, — разв я не могу стоять около стола, хотя съ Ваней, когда крестьяне будутъ пить за мое здоровье.

— Конечно, другъ мой, сказалъ Долинскій.

— Ну, Ваня, въ такомъ случа ты будешь моимъ адъютантомъ. Хочешь?

— Конечно, милая, сказалъ Ваня со своею свтлою улыбкой.

Въ это время пришли сказать Анют, что къ ней пришелъ священникъ.

Она приняла его. Онъ желалъ знать, въ которомъ часу начать обдню и будетъ ли молебенъ въ церкви или на дому.

Анюта обратилась къ дяд.

— Какъ скажетъ дядюшка, какъ ему угодно.

— Я думаю, сказалъ Долинскій, — что обдню надо начать, когда батюшк угодно и ему привычно, а мы уже будемъ готовы.

— У насъ позднюю обдню служатъ всегда въ девять часовъ, сказалъ священникъ.

— Такъ зачмъ же и мнять, отвчалъ Долинскій.

— Можетъ для васъ рано покажется.

— Нтъ, батюшка, сказалъ Долинскій, — не рано, а еслибы было и рано, мы бы встали; я не считаю приличнымъ заставлять васъ ждать службы Господней изъ-за нашей лни.

Священникъ казался довольнымъ и пріемомъ и такими рчами и ушелъ къ себ.

— Не опоздайте же, сказалъ Долинскій, обращаясь ко всмъ дтямъ, — это напоминаніе мене всхъ могло отнестись къ Анют; она привыкла въ продолженіе пяти лтъ къ аккуратности и ее никогда не допускали опаздывать.

На другой день, еще до перваго удара колокола, по дорог въ церковь потянулись одтые въ праздничное платье крестьяне и разряженные дворовые. Вс шли въ церковь съ любопытствомъ увидть и разсмотрть новую владлицу и участвовать въ угощеніи приготовленномъ для всхъ. И Анюта уже поднялась, уже сидла у отвореннаго окна, въ которое входилъ теплый, ароматами цвтовъ напитанный іюньскій воздухъ; она любовалась на роскошь развсистыхъ старыхъ деревьевъ, на зелень столтнихъ липъ, на сверкавшую между деревьями рку, на голубое небо. Она любовалась и чувствовала себя вполн счастливою. Это прелестное, широкое, роскошное Спасское принадлежало ей, а черезъ нсколько отъ нея комнатъ слышался говоръ лицъ ей дорогихъ и милыхъ. Она сознавала, что у ней все, все есть.

Ударъ колокола.

— Благовстятъ, сказала Анюта. — еня, скорй, давай мн одваться. Я не хочу опоздать.

И одвалась Анюта скоро. Всему этому ее обучили.

— Что прикажите, спросила еня.

— Понарядне.

— Я приготовила блое кисейное платье и розовое батистовое, которое угодно.

— Давай блое, да скоре, а шляпку съ голубыми бантами.

И какъ была хороша собою Анюта въ своемъ бломъ, свжемъ, лтнемъ наряд — изъ-подъ соломенной шляпки выбивались ея вьющіеся волосы и была она золотисте золотистой соломки. Она пошла пшкомъ со своимъ милымъ папочкой и со всею семьей своею. Одинъ Митя не посплъ, лакей, исполнявшій должность камердинера, будилъ его разъ пять безъуспшно и наконецъ махнулъ рукой на этого барина-соню, какъ онъ назвалъ его и оставилъ его въ поко.

Анюта шла молча.

— Что ты такая грустная, сказалъ ей папочка, котораго она взяла подъ руку.

— Я-то грустная! О нтъ, я счастливая, такая счастливая, что мн говорить не хочется, а все благодарить, благодарить Бога.

Долинскій ничего не отвтилъ онъ по голосу Анюты узналъ, какъ трепетало и билось ея сердце, какимъ умиленіемъ было оно полно.