Княжна Голицына – принцесса моды

Мои отношения с Ниной становились нелегкими, между нами шла постоянная битва. Мама говорила со мной по-русски, а я отвечала ей по-итальянски. Чтобы разрешить эту проблему, меня направили на уроки к одной из дочерей Толстого – Татьяне, его любимой[50]. Я встретилась с ней, когда она уже была пожилой женщиной, внешне очень похожей на отца. У нее была дочь, которая вышла замуж за графа Альбертини[51]. На уроки я ходила со своим другом Николаем Ферзеном, и после обеда мы вместе читали «Войну и мир» на русском языке. Родители Николая умерли от туберкулеза, он сам тоже в те дни был болен. После войны он уехал жить в Америку и сейчас преподает там в университете русский язык. Каждый год Николай приезжает в Рим навестить графиню Ферзен – свою тетку, а я его каждый раз приглашаю к себе, чтобы вместе посмеяться над старыми проделками.

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая с дочерью Татьяной, в замужестве графиней Алъбертини

Я долго отвергала русский язык, я могла на нем говорить, но не хотела. Я спрашивала у моей матери: «А зачем он мне? Кто теперь говорит по-русски? Никто… Ради тебя одной, что ли, я должна трудиться?» Тем более, что приходилось учиться по устаревшей грамматике. Должна сказать, что теперь я признательна настойчивости мамы. Занятно и то, что по прошествии стольких лет я не забыла русский язык.

То же происходило и с фортепьяно. Музыку я любила, но пренебрегала ею. Мама пробовала научить меня играть на этом инструменте, но у меня не хватало терпения повторять упражнения. Помню, что меня били по рукам. Нина говорила: «Ты хуже отца, слуха нет, петь не умеешь, можешь только танцевать». И когда мне было всего шесть лет, она повела меня в оперный театр на спектакль великой балерины Анны Павловой.

Спектакль был чудесным, я сходила с ума от восторга. Позднее за свою жизнь я повидала многих отличных балерин, но ни одну из них нельзя сравнить по таланту с Павловой. В конце спектакля мы пошли поздороваться с ней в артистическую, и я пробормотала: «Как бы я хотела танцевать, как Вы!» Павлова осмотрела мои ноги, сняла мою туфельку и сказала маме: «Думаю, что девочка могла бы хорошо танцевать». После чего я уже не давала покоя маме, хотела обязательно учиться танцам.

В тот год одна русская пара вела курсы танцев в оперном театре. Видя мою настойчивость, Нина решила меня туда записать. Но я была очень высока для моих лет и пришла в замешательство, увидев, что придется танцевать с девочками намного ниже меня. Мама была озабочена, и думала: «Если так будет продолжаться, до какого предела она еще вытянется?» Отец был очень рослым, и я, видимо, пошла в него. Так или иначе, я начала заниматься, но когда монахини в школе узнали, что я учусь танцевать, они были вне себя, сочтя это грехом. Мне пришлось бросить танцы, может быть, и к лучшему, а то я и так не успевала с учебой, занятиями спортом, языками. Мать решила дать мне такое образование, как если бы мы остались жить в России. Она не хотела, чтобы я чувствовала себя эмигранткой. Напротив, ей хотелось, чтобы я была привязана к стране, в которой оказалась, сохраняя в то же время любовь и к моей земле, моей Родине.

Когда мне было всего восемь лет, мама даже послала меня в Оксфорд, к друзьям, у которых было большое поместье. Она хотела, чтобы я хорошо выучила английский. Но большую часть времени я проводила на конюшне, среди лошадей и конюхов, а в этой среде трудно было обзавестись рафинированным акцентом. Когда она приехала за мной, то обнаружила, что вместо английского я вовсю болтаю на жутком жаргоне кокни.

У меня не было ни одной свободной минуты, у Нины тоже. Она взялась даже лепить маленькие скульптуры из гипса: фигурки располагались на площадке из искусственного снега вокруг рождественской елки, которая была украшена серебряной нитью и кусочками богемского хрусталя. Эти сувениры хорошо раскупались. У Нины были золотые руки – что бы она ни делала, у нее все получалось отлично. В те годы мама принимала дома много людей, особенно любителей музыки. Ей нравились умные и образованные люди, а светскую жизнь как таковую она презирала. Поистине, она была удивительной женщиной, необычайного интеллекта, сильного темперамента, подлинной артистичности. Ее приглашали петь даже к королеве Маргарите, которая хотела послушать эту молодую русскую, обладающую чудесным голосом. Мне исполнилось восемь лет.