Школа находилась далеко от нашего дома. Мне нужно было либо садиться на городской автобус в семь тридцать утра с портфелем, полным книг, либо дожидаться школьного автобуса, который, однако, всегда опаздывал. Тогда я решила ездить в школу на велосипеде, поскольку мама подарила мне на день рождения новенький сверкающий велосипед. Так, по крайней мере я могла оправдываться за то, что не брала с собой все учебники и словари и оставляла их либо дома, либо в школе. Кроме того, утренняя поездка по холодку среди холмов Пинчо, головокружительный спуск к вилле Боргезе, а затем труднейший подъем к институту Кабрини помогали мне избавиться от излишка энергии перед тем, как отправиться в класс. В те годы на террасах Пинчо художники любили ставить свои мольберты, чтобы запечатлеть открывающиеся отсюда живописные уголки Рима. А от виллы Боргезе доносились крики детей, которых выводили на прогулку няни. Я с безразличием воспринимала нотации, что девушкам не подобает браться за велосипед, если они хотят примирить гигиену и мораль, что нам-де больше к лицу игра в мяч и конные прогулки. «Если любая форма развязности является оскорблением для правил приличного поведения, то уж вращать педали столь дисгармоничным и неэстетичным способом – прямое проявление хамства», – заключал журнал «Фьямма вива» (Живой огонь) в 1929 году.
И все же для всех я оставалась маленькой княжной Голицыной, которой поручали каждый раз вручать цветы, когда в школу приходили известные лица, такие как министр колоний Луиджи Федерцони или Коррадо Риччи – сенатор и президент Высшего совета по античности и искусству, который в период фашизма руководил многими работами, такими, как раскопки и реставрация римского Форума, строений на холме Палатино и в античной Остии.
Конечно, все это было лицемерием. Я спрашивала себя: «Почему они выбирают именно меня? Из-за моей фамилии? Или потому что я самая высокая?» Меня вызывали даже тогда, когда я отбывала наказание. От этой школы у меня не осталось приятных воспоминаний. Не было теплоты отношений, я не чувствовала, что меня понимают. Была еще одна жертва этих наказаний: ученица Оретта Черпана, старше меня на два года. Нас запирали в разные комнаты, заявляя, что мы являемся зачинщицами всех безобразий.
В то время газеты уделяли особое внимание одному событию. Графиня Дороти Дентиче ди Фрассо познакомилась в Америке с актером Гарри Купером и пригласила его приехать к ней в Италию. На ужинах в Риме в честь американского актера присутствовала и мать Оретты Черпана. Когда я узнала об этом, то попросила Оретту добыть для меня фотографию с автографом Гарри Купера. Во время обеда в школе достала фотографию, чтобы показать ее подругам, и не заметила, что за спиной у меня стоит монахиня. Она вырвала фотографию из рук, заорала: «Кто этот мужчина?» и, не дождавшись ответа, повела меня к ректору, а тот удалил меня с занятий. Потом вызвали мою мать. Объясняя им, что «мужчина, вызвавший столько волнений», был лишь известным американским актером, Нина не смогла удержаться от смеха.
А затем наступили 30-е годы. Пишет Мара Пармеджани Альфонси: «Кино находит и празднует новое воплощение красоты. Грета Гарбо – тончайшая, неземная, таинственная актриса. Мода следует за ней: на лицах поменьше грима, шляпы с большими полями погружают лицо в тень, в почете высокие и стройные девушки, одетые в мужские пиджаки. Входят в моду длинные черные шелковые накидки, придающие исключительную женственность. В 30-е годы мода останавливается в задумчивой паузе, которая не только длится несколько лет, но и будет регулярно возвращаться на круги своя в последующие годы. Разразился бум на лисьи воротники. Вокруг лиц кинозвезд и вокруг шей богатых женщин засверкали меха серебристых лис, которые на время войны уступили место мехам более домашним – бараньим, овечьим и козьим».
В годы отрочества самым большим развлечением для меня были танцевальные четверги в семье Русполи. В них участвовали Беатриче, с которой мы были одногодки, и Эмануэла, ее старшая сестра, позже она вышла замуж за сына испанского короля. По субботам в их дворце проходили праздники для взрослых, а четверги предназначались для нас. Я обожала танцевать вальс, и получалось это у меня превосходно. Я больше общалась с мальчиками, чем с девочками, у подруг это порождало зависть, чувство соперничества. Я ощущала себя иной, чем они, а они смотрели на меня как на привилегированную персону, хотя я и не понимала почему, ведь они были намного богаче, чем я.
К сожалению, лучшие молодые люди моего поколения почти все погибли на войне.