Княжна на продажу. Как дочерей русских государей меняли на мир и новые земли

«По вся дни утре, встав, Богу молитися, и отпети в заутрени и часы, а в неделю и в праздник – молебен. В вечере отпети вечерня, навечерница и полунощница, с молчанием, и со вниманием, и с молитвою и поклоны».

Выходя замуж и начиная жить своим домом, женщина попадала в зависимость от супруга и от целого перечня представлений о том, как должно себя вести. Быть скромной, послушной, заботливой, не тратить время на пустые разговоры (болтливость в житейских повестях особенно отмечалась как одна из главных негативных женских черт), трудиться для семьи и детей и неустанно заботиться о своей репутации и облике. Семья самой девушки мало вмешивалась в ее взрослую жизнь, ибо «дочь – отрезанный ломоть». Чем не сходство с монастырской обителью? «Терем» условный, таким образом, начал складываться задолго до XVII века. И «пришел» он вовсе не от татаро-монгольского нашествия, а из самой что ни на есть Византии.

Сам уклад жизни, определенные традиции и обстоятельства кирпичик по кирпичику возводили вокруг женщины тот самый терем. А в XVII столетии он оказался не столько способом сохранить старые традиции, подчеркнуть благочестие и патриархальный уклад семьи, сколько архаичным инструментом для сдерживания новой живой силы. Царевнам из первых двух поколений рода Романовых критически не повезло, что их взросление и становление пришлось на период, когда династия еще не окрепла. Если бы воцарению Михаила Романова не предшествовала Смута с ее кровавыми реками, то не было бы надобности держать практически в плену молодых здоровых женщин.

И вышли бы замуж и Екатерина, и Татьяна, и Софья. Оказались бы в своих теремах, поучая дочерей, как следует себя держать… Но история распорядилась иначе. Впрочем, была в этой семье одна голубка, которая едва не выпорхнула на волю. Свататься к ней приезжал заморский королевич, и дело было практически слажено. Вот она – Ирина Михайловна Романова. Невеста, которой не хватило совсем чуть-чуть, чтобы навсегда покинуть свой постылый терем.

Глава 7. Без пяти минут принцесса

Девочка родилась 22 апреля 1627 года и весьма разочаровала отца: государю Михаилу Федоровичу, первому из Романовых, уже перевалило за тридцать. И он отчаянно желал получить наследника.

Брачные дела у этого царя складывались с большими затруднениями – еще в 1616 году на традиционном смотре невест он выбрал себе подругу по сердцу. «Лицом пригожая, телом изобильная» Мария Хлопова могла стать его женой, и ее даже поселили в царском тереме, но… с девушкой внезапно приключилась беда.

«Рвало и ломало нутри и опухоль была, а была ей блевота не вдруг, сперва было дни с три и с четыре, да перестало, а после того спустя с неделю опять начала блевать».

Хворую красавицу признали непригодной к браку. Ближайшее окружение категорично заявило царю – или девица не сможет понести, или скончается в любой момент. Решено было отослать девушку, хотя Михаил Федорович искренне горевал о ней. А дальше – целая детективная история. Марию поначалу отправили в Тобольск, затем перевезли в Нижний Новгород, и государь исправно получал сведения о ней. Тянулись месяцы, Хлопова была жива. Из всего выходило, что девушка… совершенно здорова! И прогнали ее совершенно напрасно!

Но только в сентябре 1623 года состоялся подробнейший опрос «всех причастных»: собрали князя Романова и Черкасского, Шереметева и доктора Бильса. Последний, иноверец, лично осматривал Марию и делал выводы о ее состоянии. И вот семь лет спустя Бильс дрожащим голосом подтвердил, что «болезнь была невеликая». Выходило, что царя намеренно ввели в заблуждение? И сделано это было по веленью окольничего Михаила Салтыкова, ненавидящего Хлоповых и вхожего в ближний круг государя?

Призвали к ответу и исповедника девицы: замечал ли он, что Мария Хлопова страдает от какой хвори? На что был получен категорический ответ: «Нет, ничего подобного!» Здоровая и крепкая, к чадородию вполне пригодная. Расспрашивали и саму Марию, которая подробно разъяснила: «Пока жила у отца и у бабки, совершенно здорова была. А как очутилась в тереме, почувствовала боль и началась рвота». – «Отравили», – шептались во дворце.