Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Уже не казалось! Радужно-восторженное настроение Григория Александровича быстро испарилось, когда он понял, что на него возложили… Кошмар, в который вверг Емелька Пугачев народ, коснулся и Потемкина – пылкое воображение помогло ему увидеть, как пожары и убийства, творимые пугачевцами, так и виселицы, на которых болтались безжалостно казнимые повстанцы там, где наступала императорская армия. Он вновь ничего не понимал. На войне, по крайней мере, было все честно, а здесь… какое безумство развязало эту дикую бойню, беспощадную битву русских против русских же? И вот теперь с фронтов, где и так солдат не хватает, приходится и эти скудные силы частично оттягивать, отзывать боевых генералов. Потемкин был склонен предполагать: не замешаны ли здесь иностранные агенты? Императрица, поручая возлюбленному руководить из Петербурга борьбой с пугачевским движением, робко просила:

– Поменее бы крови…

Поменее! Хорошо ей, женщине говорить!

А вскоре они поссорились.

– Необходимо часть румянцевских войск перетянуть вглубь страны для скорейшего разгрома бунтовщиков! – настаивала Екатерина.

– Матушка, перекрестись! – возмутился Потемкин. – Это в нынешнее-то время армию на Дунае ослаблять! Нет, государыня, я прошу, напротив, новые подкрепления послать графу Румянцеву. Победа над турками – дело первейшее, она нам руки для прочего развяжет. И впредь уж Румянцева указаниями из Петербурга не стеснять! Сей славнейший полководец получше нас с тобой разберется, что ему делать надлежит.

Рассердилась. Ушла. Потом вновь появилась.

– Друг мой, поразмыслив здраво, я нашла, что ты прав…

Потемкин, развалившийся в вальяжной позе в широком кресле, играл с полосатым котеночком, целиком уместившимся на его огромной ладони. Почесывая пушистую головку одним пальцем, обаятельно улыбнулся на речь Екатерины.

– Ты, государыня, еще не раз в сем убедишься…

* * *

Белые ночи Санкт-Петербурга… Что может быть нежнее зыбкого прозрачного света над притягательными берегами красавицы Невы, над каналами с искрящейся мелкой рябью водой, над улицами, прямыми как стрела?

Пустынна Нева. Но вот плеснула волна, другая… идет по реке шлюпка в тихом свете белой ночи. Заходит в Малую Невку. В храме Самсония Странноприимца, укрывшегося в отдаленной части Петербурга, золотой свет свечей уже рассеивает сумрак. Ждет, явно волнуясь, в пустынном храме отец Иоанн. Наконец! В дверях появляются – он и она. Великолепный богатырь ведет под руку маленькую подругу, лицо которой скрыто вуалью. Единственное око богатыря горит огнем, на волевом чеканном лице – плохо скрываемое волнение. Несколько мужчин и женщин входят в церковь вслед за парой…

Когда запираются двери, императрица Екатерина откидывает вуаль и тихо произносит:

– Можно начинать.

Пара становится перед аналоем. Чин обручения, затем – венчание…

«Господи! – сердце Потемкина слишком сильно стучит, но он не может – да и не хочет! – унять его. – Какую ношу даешь Ты мне… Теперь уж не снять, не уйти… сама судьба! Воля Твоя вела меня к сему часу. Не царицу за себя ведь беру – всю Россию. За что крест такой, за что тяжесть непомерная? Ведь страшен суд будет Твой, Господи! Помилуй мя, раба Твоего, дал крест, дай и силы снести Его».

– Венчается раб Божий Григорий рабе Божией Екатерине…

«Спаси, Господи, и помилуй, не оставь нас милостью Твоею. Владыко, укрепи и направь!»

Венчание закончилось. Они стали мужем и женой.

Тайно от всех….

Глава девятая Елизавета Вторая

Граф Алексей Григорьевич встретил друга с распростертыми объятьями.

– Сколько лет, Сережка! Почитай, что с самого начала войны не виделись.

– Да, граф, наслышан, как и все, о славных подвигах ваших, а Чесма, русская гордость, имя ваше обессмертит.

– Да полно! Уж ты-то, приятель, сделай милость, о подвигах моих соловьем не заливайся. Мне порой уж тяжко становится. Все словно с ума посходили – здесь, в Италии, смотрят на меня, как на чудо какое. Все за мной носятся, все познакомиться жаждут. Слава, знаешь ли, дело опасное, непустяшное… Ну, пойдем, друг мой, угощу с дороги…

Жил граф Алехан в Пизе на широкую ногу и нисколько не лгал, рассказывая со смехом, что в Италии «на счет его все просто бесятся». Россия стала очень популярна благодаря необъяснимым победам в нынешней войне, а Алексей Григорьевич во всем отвечал представлениям о русском человеке. Он был доступен, радушен, весел и, кроме того, как когда-то в Петербурге приятелей-гвардейцев, потешал итальянцев демонстрацией недюжинной силы.

Русская эскадра стояла в Ливорно, готовая в любую минуту выйти в море, но пока этого не требовалось, а городу стоянка приносила большую прибыль. Это только усиливало восхищение итальянцев присутствием у них русского графа с его победоносной эскадрой.

Сергей просил Орлова рассказывать о Чесменской битве, а сам, словно прорвалось что-то внутри, в ответ говорил и говорил о войне, о сражениях, о своих гусарах и вдруг неожиданно беззвучно расплакался. Это были первые животворные, облегчающие душу слезы за долгое время. Орлов все понял, обнял друга, прижал к груди.