Княжна Тараканова

Российская императрица Екатерина все же еще не решалась высказать в ультимативной форме предложение о разделе Польши. Она могла ввести в Польшу войска, но она отнюдь не желала, чтобы ее полагали главной виновницей фактического крушения целой страны! Екатерина предложила Фридриху Прусскому первому начать этот раздел. Прусский король тотчас сделал вид, будто подобная идея для него совершенно внове. Затем он достаточно ясно намекнул русской императрице, что следует не только пригласить Марию-Терезию, но просто-напросто принудить Австрию принять в дележе равное участие. Но при этом Фридрих знал, что Екатерина и сама не прочь от этого варианта развития событий.

Мария-Терезия объявила во всеуслышанье, что ее возмущает несправедливое предложение Екатерины и Фридриха, что она считает саму вероятность раздела Польши вопиющей несправедливостью. Она говорила своим министрам, что ее, в сущности, насильно втягивают в некий ужасный проект, что она терзается угрызениями совести. Она созвала особый совет, состоявший из ее духовника и двух уважаемых богословов. Совещание затянулось. Богословы склонялись к тому, чтобы императрица Мария-Терезия отвергла предложение России и Пруссии. Но тут в кабинет буквально ворвался старший сын Марии-Терезии, будущий ее наследник, и убедил всех принять странный дар, предназначенный Марии-Терезии коронованными ее коллегами, что называется. Мнение Йозефа было, конечно, важным для матери, но, как говорили, она продолжала испытывать самые жестокие мучения. Присоединение части польских территорий к Австрии явилось единственным пятном несправедливости, запятнавшим прекрасное правление императрицы. Так говорили.

В свою очередь, Фридрих Прусский утверждал, что, конечно же, вовсе не он спроектировал раздел Польского королевства…

– Проект этот зародился в уме русской царицы Екатерины! – признавался король епископу Красицкому, в частности.

Носились слухи, будто Россия и Пруссия грозятся объявить Австрии войну, если Мария-Терезия откажется принять участие в разделе Польши. Екатерина также, если судить по ее заявлениям, вовсе не желала раздела Польши. Она хотела сохранить Польшу, сохранить для Польши Гданьск…

Короче, никто не хотел делить Польшу, все отчаивались, все чуть не плакали, все отказывались, но… Польшу все-таки делили…

Бог знает что происходило… Тысячи убитых солдат, захваченные обозы… Ну, Бог знает что…

Санкт-Петербург, Берлин и Вена предприняли различные маневры с целью раздела Польши. Конфедераты находились в это время в Вене, то есть многие конфедераты, принужденные покинуть Польшу. Они раздобывали в австрийских землях оружие и припасы. Затем совет конфедератов обосновался в Венгрии. Но венский двор начал выражать недовольство подобным положением. Рекрутам, завербованным в австрийских землях, не позволили служить в армии конфедератов. Правительство Марии-Терезии объявило конфедератов преступниками и приказало им убираться из владений Марии-Терезии. Прежде Австрия не разделяла позицию России в так называемом польском вопросе, но теперь, после того как Мария-Терезия приняла участие в разделе Польши, невозможно было, чтобы конфедераты находились на австрийской территории…

Михал уже догадывался, что так или иначе ему придется покинуть Задолже. На всякий случай он послал за сестрой, но Хелена не могла приехать, занятая своим очередным младенцем. В Задолже приехал ее муж. Целую неделю муж Хеленки возился вместе с Михалом то в конюшне, то в хлеву. Дни проводили в обыкновенных будничных заботах. Вечерами сидели у камина, в котором теперь исправно разжигали огонь. Начинались нудные и бессмысленные, по сути, разговоры. Муж Хеленки говорил, что Михалу вовсе не надо бежать…

– Нет! – Михал делался вспыльчивым, злобился. – Я не буду жить в России!.. – И он говорил и говорил отчаянно, что не сможет быть рабом, что согласиться с разделом Польши – это и означает быть рабом, рабом, рабом!.. – Сначала один раздел, потом другой, третий, да?! И Польши не будет! Пойми, конечно, все равно, где жить, в каком государстве, государство, конечно же, враг человеческой личности, но моя гордость не дает смириться с русским подданством! Черт с ней, с политикой, я думаю о себе, о своей гордости, о своем достоинстве! Я не могу позволить, чтобы меня, как детскую игрушку, швыряли из одного державного подданства в другое!..

Зять слушал несколько даже и равнодушно, потому что сам уже сделал свой выбор. Слова Михала представлялись ему этакой фанаберией, проявлением нелепого удальства. Он вовсе не был глуп и потому понимал, что переубедить Михала не сможет. Но что-то такое все равно говорил, что и он имеет достоинство и гордость, но ведь надо подумать и о большой семье, о жене и детях!.. Михал не возражал. Действительно, зятю следовало думать о семье, но Михал был совсем другой человек…

О несчастном поражении под Владовой уже дошли слухи, то есть уже всем было известно, что войска маршалека Ожешко и Казимира Пуласского разбиты…