Читаем Князья Ада полностью

Но так ничего и не нашла. Храм Бесконечной Гармонии оказался так же пуст, как окованный медью дорожный сундук Исидро, спрятанный в арендованном хранилище соседнего банка.

Глава двадцатая

На следующий день, в пятницу, присутствие японского военного атташе требовалось на очередном регулярном собрании членов посольского совета, поэтому Лидии пришлось принять приглашение баронессы на второй завтрак и чашечку кофе. Госпоже Дроздовой, несмотря на всю её невыносимую авторитарность – слухи утверждали, что она гоняет своих слуг хлыстом, – тем не менее были свойственны и доброта, и деликатность, поэтому единственной гостьей, составившей Лидии компанию, стала Паола Джаннини. Окажись в зимнем саду русского министра мадам Шренк, Лидия непременно изобразила бы внезапную мигрень.

Разговоры в основном шли об опере, а на столе уже ждали приторные мармеладные пирожные и жирные блины. Госпожа Дроздова получала газеты из всех европейских столиц, так что могла со знанием дела обсуждать репертуар как Парижской оперы, так и театра Ла Скала. Ещё больше обсуждали убийство дочери Эддингтонов – на следующей неделе Ричарду Гобарту должны были официально предъявить обвинение.

– Что же, им так и не удалось выяснить ничего нового? – спросила Паола. – Бедный сэр Грант, наверное, сейчас места себе не находит.

– Бедный, как же! – Баронесса отряхнула пальцы от сахарной пудры. – Я то и дело слышу, как он бегает к сэру Джону, орёт, рыдает и рвёт на голове волосы, но, судя по всему, это не мешает ему, как и прежде, регулярно наведываться в тот дом свиданий в историческом квартале.

– Да разве бы он стал… – начала было Паола.

– Ma chère[47], – перебила баронесса, – чистота вашей души заставляет меня от всего сердца восхититься характером вашего мужа… или его чувством такта. Однако прямо вчера, когда сэру Гранту Гобарту полагалось думать лишь о том, что сказать посольскому правозаступнику, хотя в любом деле этого пронырливого ирландского canaille[48] интересует лишь размер гонорара! – он нанял рикшу и отправился прочь из Посольского квартала, весь закутанный в меха и шарфы. Как будто кто-то в нашем квартале способен не узнать эти его чудовищные жёлтые ботинки! А вернулся уже под самое утро, в доску пьяный, и начал орать на караульных у ворот, требуя его пропустить. Мне об этом рассказал Ханс Эрлих. Гобарт всё ещё посылает вам записки, моя дорогая? – Баронесса повернулась, глядя на Лидию через стёкла лорнета. – Учитывая всё, в чём этому человеку следует себя винить… Да, что это за странные речи мне довелось слышать от той драной кошки Хильды Шренк? Якобы вы поехали кататься не с кем иным, как с графом Мизуками?

– Я так понимаю, мадам Шренк и не подумала уточнить, что помимо графа меня сопровождал профессор Карлебах и где-то с полполка японских солдат в качестве дополнительных свидетелей? Полагаю, что нет. – Лидия, спохватившись, отложила маленький, прожаренный до каменного состояния сухарик, по которому уже добрых минут пять задумчиво размазывала икру, и добавила, подпустив в голос страдальческих ноток: – Я надеюсь, госпоже Шренк никогда не доведётся испытать это ужасное чувство… когда ты заперт, словно в клетке, отрезан от всего мира и радуешься любому, абсолютно любому поводу выйти из гостиницы…

Нечто похожее как-то сказала Мэри Тисборо, школьная подруга Лидии, вскоре после того, как потеряла брата. Миссис Эшер надеялась, что сейчас данная метафора тоже сгодится. Однако следом неожиданно резко нахлынули воспоминания о руднике, кишащем крысами, и единственном слове, прошелестевшем где-то на краю сознания: «Госпожа…» Руки задрожали, и Лидия спешно отодвинула сухарик ещё дальше.

Что ж, по крайней мере, свежее вдовство – отличный способ избежать стряпни дроздовского повара…

– Дорогая, – Паола взяла её за руку, – вы ведь в любой момент могли позвать меня или госпожу баронессу.

Лидия кивнула, не сразу сумев прогнать из памяти тихий шёпот.

– Дело в том, – начала она негромко, надеясь, что её тон звучит достаточно убедительно, – что Токийский университет поручил профессору Карлебаху продолжить исследования, начатые… начатые Джейми на Востоке, и потому профессор весьма любезно предложил мне присоединиться. Мне показалось, что так будет лучше…

– Вот оно что! – Баронесса наклонилась вперёд и взяла Лидию за вторую руку. – Хильда Шренк – просто злобная старая кошка, особенно после того, как вы отказались отправиться на прогулку с тем имбецилом, Алоизом Блюхером – он же её племянник, к тому же отчаянно нуждается в богатой невесте. А мистер Вудрив только вчера говорил мне…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее