Ближе к полудню погода изменилась, на смену прохлады пришла духота. Приходилось бесчисленное количество раз взбираться на горы и с них спускаться. Дорога расширилась, появились редкие низкорослые деревья. Мы вновь стали набирать высоту. Казалось, что еще чуть-чуть и снова достигнем низких облаков. Поднявшись на вершину холма, я притормозила. Дальше дорога широкой дугой огибала необъятную долину и вдалеке, наконец-то, появились причудливые крыши домиков.
Чем ближе мы подходили к поселку, тем сильнее росло мое удивление. Поразили дома. Совершенно ровные небольшие треугольники. На «крыше», что являлась стенами, земля, поросшая меленькой ярко-зеленой травкой. Круглые небольшие окошки над массивной деревянной дверью. Дворов как таковых здесь нет. Но самое необычное– дома кучкуются вокруг места для костра, очерченного кругом из пеньков. Словно цветочки. И сколько их? Даже боюсь предположить, деревня огромная. Между треугольными домами высоко натянуты веревки, на которых сушится одежда и рыба. Значит, и река есть неподалеку. Все люди смуглые, одежда на них присутствует, но ее очень мало, лишь прикрывает самое сокровенное.
Взрослые не обращали на меня никакого внимания, а от детей я ловила любопытные, но недружелюбные взгляды.
Куда я попала? И за что мне все это?
Меня привели к дому, на котором вместо окошка изображен красный крестик. Открыли дверь и втолкнули в сырое прохладное темное помещение. Вот и все. Без лишних слов.
Через открытое маленькое круглое окно земляной крыши света попадало немного, зато дул прохладный ветерок. Пол, как и потолок, обит деревом. В одной широкой комнате лишь стол и лавка. На последнюю я и присела. Ноги устали от долгой ходьбы, поэтому я скинула сапожки и прикрыла глаза.
Я, видимо, задремала. Разбудил скрип открывающейся двери. Приподняв голову со сложенных на столе рук, я посмотрела на вошедшего, но видно было плохо– из дверного проема лился яркий свет.
– Выходить, – раздался звонкий девичий голосок.
Потерев прохладными ладонями лицо, я нехотя встала и натянула сапожки. После темного помещения, глаза не желали открываться. Я с трудом смотрела под ноги. Шли мы недолго.
– Стоять. Здесь. Я доложить о приход.
Стоять, так стоять. Ко мне подошли двое в балахонах.
Ясно, охрана.
Глаза, наконец-то, привыкли к свету. Я стояла перед дверью, на которой изображено солнце. Вот же любители рисовать. Только у них все красной краской… Или кровью?
От догадки тело покрылось мурашками. Фу, ну и гадость!
Дверь приоткрылась, явив на свет высокую девушку с копной кудрявых черных волос и небесно-голубыми глазами. Широкие скулы, высокий лоб, вздернутый носик и тонкие губы. Не красавица, но глаз не оторвать. Из одежды на ней лишь короткая юбка и короткая туника. Зато в ножнах на поясе спрятано явно что-то острое.
Она окинула меня надменным взглядом и отступила, пропуская в дом.
В помещении было темно и душно, от запаха благовоний закружилась голова и к горлу подкатила тошнота, но увидев старуху, сидящую за столом, я взяла себя в руки и попыталась дышать через раз. Она будто сошла со страниц сказок, где играла старую злую ведьму. Маленькая, истощенная, с впалыми щеками, огромными глазами, затянутыми белой поволокой, с белоснежными кудрявыми волосами по плечи. Бабулька застучала крючковатыми пальцами по столу, и я инстинктивно попятилась назад, но толчок в спину дал понять, что назад пути нет.
Старуха что-то пророкотала на своем каркающем языке, показав на стул рядом, и девица звонко сказала:
– Сесть.
С трудом совладав с собой, я подошла к столу и медленно опустилась на стул с высокой спинкой. Переводчица села рядом.
Ведьма снова заговорила, тут же раздался голос девушки, от чего я вздрогнула, судя по лицам, на радость всем.
– Я пожелала, чтобы ты пришла сюда. Сказать имя свое.
– Оливия, – ответила я, уперев взгляд в замызганную столешницу деревянного стола.
– Оливия, – повторила старуха, будто пробуя на вкус. Я подняла на нее глаза.
Она тряхнула головой, жест был до того смешным, что пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться.
– Я говорить не много, но объяснить, а ты слушай. Это причина, – перевела девушка.
Я пожала плечами. Будто у меня есть выбор не слушать.
– У всего есть жизнь, – заговорили они, – у звезды, у растений, у животных, у рек, у камней, у дорог, у деревень. Жизнь– течение реки. Река, как младенец, начинать жить с капли. Она растет, развивается, опускается, поднимается, но неизменно ее жизнь прервется. Придет смерть, но смерть бывает разной. Иногда она– начало новой жизни, а иногда большая точка. Река не может течь спокойно, порой в ее воды попадают камни– препятствия. Вода их огибает, как бы тяжело это не даваться. А бывают препятствия пострашнее– например, засуха. Засуха– убивать реку. Ставить точка, большая точка. Я– помогать убирать препятствия, иногда– создавать. Но ты– засуха.
Мои руки, которые я зачем-то положила на стол, стали мелко дрожать, и я поспешно их спрятала. Не хотелось показывать насколько стало страшно. Насколько понятно, что хочет от меня эта старуха.