Книга апокрифов

― Это неверно,  ― воскликнул сэр Оливер. ― Простите, падре, все было не так. Джульетта любила Ромео, но родители принуждали ее выйти замуж за Париса...

― Они, однако же, знали, что делали,  ― одобрил старый патер.  ― Ромео был ribaldo[54] (54) и стоял за Мантую.

― Но накануне свадьбы с Парисом отец Лоренцо дал Джульетте порошок, от  которого она заснула сном, похожим на смерть...  ― продолжал сэр Оливер.

― Это ложь!  ― возбужденно прервал его падре Ипполито.  ― Отец Лоренцо никогда не сделал бы такой вещи. Вот правда: Ромео напал на Париса на улице и ранил его. Наверное, пьяный был.

― Простите, отче, все было совсем иначе,  ― запротестовал сэр Оливер.  ― На самом деле произошло так: Джульетту похоронили, Ромео над ее могилой заколол шпагой Париса...

― Постойте,  ― перебил священник.  ― Во-первых, это случилось не над могилой, а на улице, недалеко от памятника Скалигеров. А во-вторых, Ромео вовсе не заколол его, а только рассек плечо. Шпагой не всегда убьешь человека, приятель! Попробуйте-ка сами, молодой синьор!

― Scusi,[55] (55) ― возразил сэр Оливер,  ― но я все видел на премьере, на сцене. Граф Парис был действительно заколот в поединке и скончался на месте. Ромео, думая, что Джульетта в самом деле мертва, отравился у ее гроба. Вот как было дело, падре.

― Ничего подобного,  ― буркнул падре Ипполито.  ― Вовсе он не отравился. Он бежал в Мантую, дружище.

― Позвольте, падре,  ― стоял на своем Оливер.  ― Я видел это собственными глазами  ― ведь я сидел в первом ряду! В эту минуту Джульетта очнулась и, увидев, что ее возлюбленный Ромео умер, тоже приняла яд и скончалась.

― И что вам в голову лезет,  ― рассердился падре Ипполито.  ― Удивляюсь, кто это пустил подобные сплетни. На самом деле Ромео бежал в Мантую, а бедняжка Джульетта от горя чуть не отравилась. Но между ними ничего не было, кавальере, просто детская привязанность; да что вы хотите, ей и пятнадцати-то не исполнилось. Я все знаю от самого Лоренцо, молодой синьор; ну, конечно, тогда я был еще таким вот ragazzo,[56] (56) ― и добрый патер показал на аршин от земли. ― После этого Джульетту отвезли к тетке в Безенцано, на поправку. И туда к ней приехал граф Парис  ― рука его еще была на перевязи, а вы знаете, как оно получается в таких случаях:  вспыхнула тут между ними самая горячая любовь. Через три месяца они обвенчались.  Ессо,[57] (57) синьор, вот так оно в жизни бывает. Я сам был министрантом на ее свадьбе ― в белом стихаре...

Сэр Оливер сидел совершенно потерянный.

― Не сердитесь, отче,  ― сказал он наконец,  ― но в той английской пьесе все в тысячу раз прекрасней.

Падре Ипполито фыркнул.

― Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда двое молодых людей расстаются с жизнью. Жалость-то какая, молодой синьор! А я вам скажу ― гораздо прекраснее, что Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких детишек, боже мой  ― словно картинки!

Сэр Оливер покачал головой.

― Это уже не то, дорогой падре; вы не знаете, что такое великая любовь.

Маленький патер задумчиво моргал глазками.

― Великая любовь? Я думаю, это ― когда двое умеют всю свою жизнь... прожить вместе ― преданно и верно... Джульетта была замечательной дамой, синьор. Она воспитала восьмерых детей и служила своему супругу до смерти... Так, говорите, в Англии Верону называют городом Джульетты? Очень мило со стороны англичан. Госпожа Джульетта была в самом деле прекрасная женщина, дай ей бог вечное блаженство.

Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.

― А что сталось с Ромео?

― С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем... Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то маркиза  ― как же его звали? Монфальконе, Монтефалько  ― что-то в этом роде. Ах, кавальере, вот это и было то, что вы называете великой любовью! Он даже похитил ее или что-то такое  ― короче, весьма романтическая история, только подробности я уже забыл:  что вы хотите, ведь это было в Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza esempio, этакая беспримерная страсть, синьор. По крайней мере так рассказывали. Ессо, синьор,  ― дождь-то уже и перестал.

Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.

― Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so much.[58] (58) Разрешите мне оставить кое-что... для ваших бедных прихожан,  ― пробормотал он, краснея и засовывая под тарелку пригоршню цехинов.

― Что вы, что вы,  ― ужаснулся падре, отмахиваясь обеими руками.  ― Что вы вздумали, столько денег за кусочек веронской колбасы!

― Здесь и за ваш рассказ,  ― поспешно оказал молодой Оливер.  ― Он был... э-э-э... он был весьма, весьма... не знаю, как это говорится... Very much, indeed.[59] (59)

   В окне засияло солнце.

1933

Исповедь дона Хуана

Смерть несчастной доньи Эльвиры была отмщена: дон Хуан Тенорио лежал с пронзенной грудью в «Посада-де-лас-Реинас» и умирал.