Книга Балтиморов

Уже несколько лет двое сыновей Макса Гольдмана на школьных каникулах работают у него на фирме. Не то чтобы ему действительно нужна их помощь, но он хочет пробудить в них интерес, надеется, что сможет передать им бразды правления и они добьются еще большего процветания. Мальчики — его величайшая гордость. Вежливые, умные, спортивные, воспитанные; им еще нет семнадцати, но он чувствует, что это уже мужчины. Зовет их к себе в кабинет, излагает свои замыслы и стратегию, спрашивает их мнение. Мой отец больше интересуется станками и механизмами, считает, что нужно развивать технологии, придумывать более легкие сплавы. Он хочет стать инженером. Дядя Сол склонен скорее к умозрению, ему нравится придумывать стратегии развития компании.

Макс Гольдман на седьмом небе: сыновья дополняют друг друга. Они не соперники, наоборот, у каждого собственный подход к делу. Летними вечерами он любит прогуляться с ними по улицам. Они никогда не отказываются. Ходят, болтают, а по дороге садятся на скамейку. Макс Гольдман, убедившись, что никто их не видит, протягивает сыновьям пачку сигарет. Он держится с ними как со взрослыми. «Только матери не говорите». Иногда они просиживают на скамейке больше часа, обсуждают мировые проблемы и забывают о времени. Он обнимает их за плечи и говорит: «Мы откроем филиал на другом побережье, и грузовики, окрашенные в цвета Гольдманов, будут колесить по всей стране».

Но Макс Гольдман не знает, что сыновья, разговаривая между собой, мечтают о куда большем. Отец хочет открыть два завода? Они воображают себе десять. Они мыслят масштабно. Они уже видят, как станут жить в одном квартале: их дома стоят рядом, а летними вечерами они прогуливаются вместе. Они вместе купят летнюю виллу на озере и станут отдыхать там со своими семьями. Соседи называют их «братья Гольдманы». Между ними всего год разницы, оба стремятся быть лучшими во всем. Их редко можно увидеть по отдельности. Они делятся всем, а субботними вечерами ездят вдвоем в Нью-Йорк, на Первую авеню. Их всегда можно найти у Шмульки Бернстайна, в первом кошерном китайском ресторане Нью-Йорка. Сидя на высоких стульях в китайских шапочках на голове, они пишут лучшие страницы своей молодости, совершают свои самые прекрасные подвиги.

* * *

Прошли десятилетия, и все изменилось.

От зданий семейной фирмы не осталось и следа. По крайней мере от тех, какими они были. Часть из них срыли, а другие стоят заброшенными: с тех пор, как ассоциация окрестных жителей заблокировала проект постройки жилья на их месте, они превратились в развалины. Фирму «Гольдман и К^о» купила в 1985 году технологическая компания «Хейендрас».

Мест, где проходила их молодость, тоже больше нет. Нет ресторана Шмульки Бернстайна: на его месте на Первой авеню теперь модерновый богемный ресторан, где подают отменные сэндвичи с жареным сыром. Все, что осталось от прошлого, — это висящее у входа в ресторан старое фото заведения. На нем двое похожих мальчиков-подростков в китайских шапочках восседают на высоких стульях.

Если бы бабушка Рут не рассказала мне, как были близки мой отец и дядя Сол, мне бы это и в голову не пришло. Сцены, которые разворачивались перед моими глазами в Балтиморе на День благодарения или во время зимних каникул во Флориде, казалось, вообще не имели ничего общего с рассказами об их детстве. В моих глазах они были настолько непохожи, насколько это вообще возможно.

Я прекрасно помню наши семейные поездки в Майами. Отец с дядей Солом всегда договаривались заранее, в каком ресторане мы будем ужинать, и обычно выбирали из примерно одинаковых, где нам всем нравилось. Счет за ужин, несмотря на протесты дедушки, оплачивали поровну дядя Сол с отцом — во имя абсолютного братского равенства. Но иногда, примерно раз за лето, дядя Сол вел нас всех в ресторан высшего разряда. Он заранее предупреждал: «Я приглашаю». Для всех слегка взбудораженных Гольдманов это означало, что моим родителям этот ресторан не по карману. Обычно все приходили в восторг: Гиллель, Вуди и я радовались, что пойдем в новое место; бабушка с дедушкой, со своей стороны, ликовали главным образом из-за разнообразного меню, красивой солонки, отличной посуды, льняных салфеток, мыла в туалете или светозарных автоматических писсуаров. Только мои родители были недовольны. Каждый раз я слышал, как мать перед походом в ресторан чертыхалась: «Мне надеть нечего, я же не брала вечерних платьев. Мы в отпуске, а не в цирке! Натан, ты мог бы все-таки что-то сказать». После ужина, выходя из ресторана, родители слегка отставали от процессии Гольдманов, и мать жаловалась, что еда не стоит своих денег, а официанты слишком подобострастны.