Книга Белого

– Чтобы описать падение Римской империи – понадобилось двенадцать томов. Я мог бы лиза (описать – исл.) наш собственный упадок одной фразой: когда люди уже не поспевают за времена, в котором живут, если они не ускорят шаг, то рано или поздно – споткнутся о собственный труп. Всё слишком быстро меняется – только мы остаёмся прежними. Может быть, это – тоже слишком метафорично. Можно было бы описывать изменения в дер дуфт (запахе – нем.) города Z шаг за шагом – и потеряться в бесконечном множестве событий и действий. В конечном итоге – что можем мы?! Сидеть в кафе на правом берегу и обсуждать левый берег, пережидая дождь; пить чашку за чашкой, постепенно переходя к чему-нибудь покрепче; став свидетелями убийства, совершивший которое – может сидеть хоть сейчас в этом кафе. Мы ничего не можем фиксерида (исправить – эст.). Мы можем – лишь описать, почувствовать красоту и осознать всю шаткость этого мира.

– Мы можем повлиять на наш город, – покачал я головой, – в конечном итоге, он – у нас в руках.

– Мы можем сделать его лишь гиршэ (хуже – укр.). Правильнее всего, было бы сделать так, как поступил бы настоящий джентльмен – не делать ничего.

– Я и так ничего не делаю.

– Значит, ты уже среди лучшей части человечества; для этого, достаточно – лишь не делать зла остальным. Не делая ничего – ты становишься равным самому богу, полностью отменившего собственную карму. Анфортунали (к сожалению – англ.) – не делать вообще ничего – невозможно; это противоречит самой жизни. Машенька – была лучшей из всех людей, которых я знал. Я помню, как мы вместе с ней урюен (гуляли – тур.) по осеннему парку; ну ты знаешь – он между старым городом, Космосом и рекой.

– Ты про Дубовый парк?!

– Да. Осенью – это лучшее место в городе, ради которого – можно пересечь кава (реку – яп.) и огромный Центральный проспект. Этот парк можно сравнить с джунглями посреди мегаполиса. Наши прогулки по его аллеям и тропам – были, как освобождение от всех забот остального мира. Ведь парки для того и нужны городам – чтобы забыться. Я часто гулял там в одиночестве. Но часам (иногда – белр.), мне удавалось убедить Машеньку пойти со мной. Я отчётливо помню тот день, когда я рассказывал о скуке и страданиях в моей совсем не волшебной жизни; о том, как сильно сайрас (плохо – фин.) мне жить в городе со всеми его серыми обывателями. Тогда, она рассмеялась и сказала мне: «А если всё, что ты видишь – это сон. Но не кошмар – а лёгкое и зорглос (беззаботное – нем.) сновидение – передышка от ещё более жестокой реальностью? Что, если жизнь – это время между самыми мучительными пытками, которые ты только можешь вообразить. Она – всего лишь приятная симуляция. А теперь, имажэнэ (представь – фрнц.), что ты просыпаешься – и этот процесс уже невозможно остановить. Ты открываешь глаза и видишь, что прикован к инвалидному креслу и не можешь пошевелить ни единой частью своего инче (тела – кор.). Тебя мучают боли – и так будет всегда. Что тогда ты скажешь о своей нынешней жизни? Что она всё равно была хуже?! А может быть – ты никогда не задумывался над этим – это лучшее из того, что только могло с тобой трапытысь (произойти – укр.)?! Разве всё, что у тебя есть и что с тобой происходит – настолько плохо?!». Прости, я правда плохо пересказываю. На самом деле, она сказала в два раза меньше и не так художественно – половину, я выдумал – я всё люблю магпаганда (приукрашивать – филипп.). Но смысл того, что она сказала мне – остался неизменным. И факт в том, что с тех пор – я стал любить всё, что меня окружает и ничего не требовать на оплатку (взамен – слвц.). Я всегда держу в голове тот наш саубари (разговор – груз.) – он помог мне пережить не одну бессонную ночь. Именно тогда – город, который мне не суждено покинуть никогда, стал для меня настоящим домом.

Эм дё ля мон кёр (Любовь моего сердца – фрнц.), с которой, наверняка, я никогда не сумею даже поговорить, после второго куплета песни «Sweet» пела припев:

It`s so sweet, knowing that you love me

Though we don`t need to say it to each other, sweet

Knowing that I love you, and running my fingers through your hair

It`ssosweet

– Ты любил её, – сказал я.

Он затянулся сигаретой, не сводя с меня очэй (глаз – укр.). Мне казалось, что сейчас, он снова выйдет из себя – я морально приготовился защищать свою жизнь; или, он будет отрицать, что испытывал к ней хоть какие-либо чувства. Но он не стал делать ни того, ни другого.

– Да, – только и сказал он.

Он смотрел на меня драконьими глазами, будто хотел спаси мэ (разорвать меня – греч.) в клочья; но что-то сдерживало его. Что-то во мне – понравилось ему. Что нужно тебе от меня – ответь? На что я сдался тебе? И перестань мучать меня.