Книга чародеяний

— Отчего бы нет, — ничуть не удивился пан Росицкий. Он занял большое красивое кресло, коричневое с бежеватыми разводами, и потирал переносицу, уставшую от пенсне. — Я же рассказывал, какой она была в молодости. Часы — это даже мелко…

— А как вы познакомились? — заинтересовался Арман. Милош и Корнель хором протянули «у-у-у», пан Росицкий немного покраснел, но недовольным отнюдь не выглядел.

— Это было давно, — лицо главы дома стало мечтательным. — Мы с друзьями шли по улице в одну сторону, Эльжбета с подругами — в другую. Я то ли толкнул её по нечаянности, то ли наступил на ногу, неловкий человек… Когда я пришёл в себя с переломом трёх рёбер, она была рядом.

Все расхохотались, хотя сыновья очевидно слышали эту историю не в первый раз. Арман улыбнулся вместе со всеми, стараясь игнорировать боль в груди, немедленно пришедшую на зов. Он не знал, когда сможет полностью избавиться от застарелой горечи — то ему казалось, что счастье момента перевешивает всё, то он понимал, что на контрасте со своим домом и своей семьёй становилось только хуже. Все были так милы друг с другом и при этом совершенно не лицемерили. Пан Росицкий, которому определённое количество сливовицы позволило преодолеть и стеснение, и природную неловкость, много и красиво рассказывал о своих посольских делах; Корнель, тоже привыкший к гостям, сидел с ногами в углу дивана и больше слушал, чем говорил, но как-то умудрялся уделять равное внимание всем, кто находился в комнате. Как бы Милош ни жаловался на своих родичей, он сейчас выглядел так, словно пребывал в полной гармонии с собой и миром, во всяком случае — от истинно ведьминской сварливости не осталось и следа, и никто ни разу ни с кем не поссорился.

— Постарайся расслабиться и не думать ни о чём, что выходит за рамки этой комнаты, — голос Берингара вырвал Армана из задумчивого оцепенения. Отец и сыновья были заняты тем, что вспоминали имя двоюродного прадедушки и никак не могли вспомнить. Арман тряхнул головой и посмотрел на Берингара: тот выглядел как обычно, не считая вполне естественного для ситуации румянца на щеках. — Что?

— Ничего… я так и делаю, — ответил Арман и зачем-то объяснил: — Мне здесь очень нравится, но это так странно. И хорошо, и странно одновременно… Я никогда не проводил время таким образом, и мне кажется, что что-нибудь вот-вот случится. Не знаю, потолок рухнет.

— Я тебя понимаю, — спокойно сказал Берингар. — Смею предположить, это пройдёт. Хотел бы уверить тебя, что этой ночью ничего не случится, но за такую хрупкую вещь, как потолок этого дома, я поручиться не в состоянии.

Арман не справился с этой жизнью и выпил ещё большой глоток сливовицы. Только что Берингар сначала признался, что понимает его душевные терзания, а потом ещё и пошутил. Ни то, ни другое совершенно не было на него похоже, но Берингар не был и тем человеком, которого алкоголь заставляет вывернуть сердце наизнанку — к тому, что сердце там всё-таки есть, Арман уже начинал привыкать, хотя он скорее чувствовал, чем знал наверняка.

— Давайте свяжемся с тётей Анкой и спросим! — настаивал Милош. — Почему это нет? Почему? Вы хотите страдать? Арман, скажи им…

— Согласен с Милошем, — откликнулся Арман. — А с чем я согласился?

— Тётя Анка на шабаше, дурацкая твоя голова, — негодовал Корнель. — А больше никто не вспомнит это имя!

— У вас нигде не записано? — полюбопытствовал Берингар. Эта идея понравилась пану Росицкому, и он дошёл было до бюро, потом махнул рукой и схватился за зеркало:

— Не найду своих записок… Сынове, тётя Анка, может, и на шабаше, но у неё есть племянник. Наверняка он сейчас дома…

Арман и Берингар стали свидетелями совершенно очаровательной сцены — разговора семейства Росицких с помощью зачарованного зеркала. Такие зеркала, связанные парными заклинаниями, стояли не только у них в доме, но и у некоторых родственников, что избавляло от необходимости видеть друг друга воочию и ругаться с почтой. Армана немного смутило зеркало: мрачное, тусклое, зловещего вида, оно больше годилось для серьёзной магии. Сам он смотрелся в такие, когда был занят превращениями…

— Вы серьёзно? — произошло редкое акустическое явление: голос Берингара дрогнул. — Вы используете зеркала для призыва мёртвых, чтобы поругаться с дядюшкой?

Росицкие посмотрели на него.

— С тётушкой, — поправил Корнель. Больше его ничто не смутило. — Да, а что?

— Удобно же. Мы и дома так говорим, — оправдался пан Росицкий виноватым тоном. Берингар перевёл взгляд на Милоша, как на последнюю надежду разумности.

— Разницы-то, — радостно добил его Милош и наклонился к зеркалу. — Э, а вот и тётя! Она всё-таки дома!.. Тётушка, почему вы не…

Тётушка начала браниться прежде, чем он закончил, и в комнате стало очень громко. Арман покачал головой и покосился на Берингара — тот задумчиво наблюдал за семейной сценой, подпирая кулаком тяжёлую голову, и никак не давал понять, что именно его возмутило. Арман был уверен: дело в том, что зеркало используется не по назначению. Как ни крути, Берингар обожает правила.