Книга чародеяний

Нет! Это неправда. Лотта не зря считает его самостоятельным человеком. Арман потянул время, впервые отпив из предложенной ему чашки – внутри оказалась еле тёплая вода. А выдержит ли он сам? Превращение не тождественно вселению в чужое тело, и всё-таки мёртвый писарь ощущался именно так. Хартманн болен, к тому же, он сильно старше. Задача не невыполнимая, но потребует дополнительных усилий.

– Что будет, если я умру, не добыв вам книгу? – равнодушно спросил Арман.

– Придётся мне доделать вашу работу, – вздохнул Хартманн. – Придумать новый план. Может, шантажирую вашего друга Клозе – у меня ведь ещё и его отец под замком.

– У вас?!

– Не совсем. Нет, не в этом доме, – улыбнулся Хартманн, – конечно, не прямо здесь.

Арман не знал, что делать. Выбор у него по-прежнему был, но он понимал с пугающей отчётливостью – пока он будет добираться куда угодно из логова посла, ему отрежут все пути к отступлению. В случае отказа. И в случае согласия, по всей видимости, тоже. Неужели он упустил момент, когда мог покончить с этим раз и навсегда? Очень может быть, ведь, что ни говори, Роберт Хартманн знал, кого выбрать для этого разговора. Если бы Арман кинулся на него с ножом, они бы оба были удивлены.

– Не беспокойтесь, я всё продумал. Как вы это сделаете, сколько вам нужно обо мне знать, что мы скажем вашим друзьям… Не забивайте этим голову, друг мой: стоит занять её прошлым вашего покорного слуги, – на стол легла пухлая папка с какими-то бумагами, а также мемуары в тёмно-коричневом переплёте. – Ещё несколько исторических очерков. Не хочу, чтобы это прозвучало грубо, но в сравнении с моим ваше образование оставляет желать лучшего, так что… – Он забормотал что-то себе под нос, перелистывая очередной томик. – Да, вот это тоже пригодится. Вы читали Тацита? Макиавелли?

– Вы так и не назвали основную причину.

Хартманн закрыл книжку, положил её на стол, заложив какую-то страницу. Поправил монокль, поднял голову и поглядел на Армана вежливо и внимательно, словно они полдня говорили исключительно о литературе. Узкое лицо на фоне окна, светлые, постепенно выцветающие глаза и пальцы, сложенные домиком поверх бумаг – этот вид отпечатался в памяти Армана дважды: как победивший, пока победивший, человек и как образец, который ему предстояло воссоздать.

– Пока мне известно ненамного больше вашего, – господин посол снова выдал виноватую улыбку, но улыбались только губы – сил на достоверный дружелюбный взгляд он уже не тратил. – Да, представьте себе, это так, но о риске я вам уже говорил. Видите ли… мной овладело что-то вроде предчувствия. Мне нужны именно вы, вы и только. И я полностью уверен, друг мой, что это предчувствие оправдается.

Ещё через пять минут ничего не значащих любезностей Арман покинул кабинет Хартманна. Эдвард проводил его до выхода, забрал бархатный мешочек, предложил воспользоваться дверью, чтобы сразу попасть домой. Нагруженный разными фолиантами Арман согласился – возражать было бы глупо, да и куда он с этим всем пойдёт? Поэтому в Лионе он очутился сразу же, как только провернул домашний ключ в замке.

Погода портилась, и дома было темно. Арман прошёл в кабинет, не зажигая свечей. Мельхиор приподнял голову, но остался в коридоре – он чуял настроение хозяина и знал, что сейчас лучше не приставать. В тишине не осталось покоя, только эти стены не знали разницы. Арман сел в своё кресло у окна и ненадолго прикрыл глаза, но тут же распахнул их – теперь, стоило ему хотя бы моргнуть, перед внутренним взором возникал Хартманн.

Предчувствие. Что-то вроде предчувствия… Ложь это или нет, обман или недомолвка, уже не имело значения: собственные ощущения, которым Арман доверял всё больше и больше, говорили то же самое.

А вот голова работала на удивление ясно, в ней остались лишь две мысли – книга и Адель. Чтобы не навредить второй, он обязан заполучить первую, и как же это просто, если не задумываться о старых и новых ошибках, о подлости и предательстве, о сидевшем взаперти Юргене и не знающем правды Берингаре, о мёртвом Густаве и мёртвой Хильде, которую Арман сам никогда в жизни не встречал. Все загвоздки, недомолвки, несостыковки и забытые идеи находились словно бы за стеной неприступной крепости, а внутри неё сидел колдун – одинокий оборотень, у которого была работа. И работу эту стоит выполнить во что бы то ни стало, пусть на чужих условиях, пусть в ущерб себе самому, лишь бы не пострадало ещё больше невинных людей.

Этот день начался с письма, письмом он и закончится. Арман зажёг свечу, разгладил перед собой лист бумаги, снова просмотрел инструкции, загодя написанные для него Хартманном; в очередной раз в нём поднялось желание взбунтоваться, всё испортить, нарушить чужую задумку, но взгляд упал на миниатюрный портрет Адель, стоящий в рамке на краешке стола.

Яростная досада ушла на дно, затопленная отчаянием. Какое-то время Арман Гёльди молча смотрел на нарисованную сестру, потом сделал вдох и выдох, прогнал все мысли прочь и начал писать – бесчувственно, неискренне, стараясь ни о чём не думать, как когда-то писал Луи-Станислав Арманьяк.