Книга дьявола: о Пресвятой Троице. Назначение человека

На шестой стороне мы уже остановимся. Здесь граница между человеком и дьяволом показывает нам самое интересное из всего, что можно только увидеть при сравнении людей с духами. В свите Воланда, нетрудно заметить, почему-то нет ни одной демонессы – духа женского пола, что весьма странно для столь «бесовского» романа – романа о человеке и духах. Место предполагаемой чертовски в «Мастере и Маргарите» всегда занимает человек – в ХХ веке – девица Гелла – такое же существо, как и мы. Даже Абадонна, который не входит в свиту Воланда, но также как сатане служит ему, является демоном, а не демонессой. Это явно говорит о том, что в мире духов нет полового деления и что они просто не знают его. Оно для них не существует. Поэтому Воланда и его демонов нельзя назвать не только просто людьми, но еще и мужчинами. Они – духи. Мужчиной, таким образом, может быть только человек, и ему нужно такое наименование, потому что в его мире существует женщина.

Вот мы разложили границу между духами и людьми на несколько основных сторон подобно тому, как с помощью призмы свет раскладывается на множество цветов. Все перечисленные нами детали, таким образом, – это одна и та же граница, рассматриваемая нами с разных сторон. И интереснее всего здесь именно то, что на вопрос: «почему?» при перечислении любого из пунктов можно давать один и тот же очень простой и предельно ясный ответ: потому что они не люди. И этим же опять все будет сказано. Только не люди могут осатанеть, только не люди могут быть постоянно предметом веры, только не люди могут вызывать к себе равное отношение, только не люди могут при имеющейся индивидуальности быть одинаковыми, только не люди могут быть постоянны и не подвергаться изменениям и только для не людей не может существовать полового деления.

Но что же тогда все-таки существует в виде интересующей нас границы? Что, наконец, делает нас людьми, а ангелов и бесов – духами? Если со стороны духов – это потенция к демонизации или возможность осатанения, которая и не дает духам стать принадлежностью нашего мира, то со стороны человека, с нашей стороны, чем же является эта граница и как ее нужно назвать? И понять это уже еще проще, чем до перечисления названных нами шести основных ее сторон. Когда мы смотрим на Воланда и его демонов на фоне человека, мы четко и ясно видим, что этой границей между потусторонним и человеческим мирами служит не что иное, как сама любовь. Воланд, Азазелло, Коровьев и Бегемот очевидным образом составляют одну единую силу в четырех лицах, одно единое целое. Все четверо действуют как один единый дух, но при этом их нельзя назвать ни друзьями, ни товарищами, ни приятелями, ни братьями и ни родственниками. То, что объединяет всех четырех духов романа, нельзя назвать любовью или дружбой, или приятельскими отношениями по той же самой точно причине, по какой мы не можем называть их людьми. И поэтому человек носит свое имя за любовь, а не за что-либо другое, и начинается именно с нее, а не с чего-либо иного.

Как видно, сравнение человека с дьяволом, произведенное нами с помощью романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», показало нам, что границей между всеми нами и духами должно быть и может быть только то, что дает ведение демонизации или потенцию к ней со стороны духов или всего духовного, то есть потустороннего мира. Осатанение – это критерий, по которому мы искали и определяли эту границу, а ничто, кроме любви, не освобождает и не может освободить человека от возможности осатанеть или стать демоном. Если Берлиоз, будучи человеком, начал бы подобно Азазелло не знать опьянения от конька, то, очевидно, он бы не стал от этого духом, перестав принадлежать к нашему, человеческому миру. Если же бы Берлиоз перестал ведать любовь или, что то же, человечность, то он бы смог наконец стать, если бы захотел, членом свиты Воланда – таким же, как Азазелло, Бегемот и Коровьев, словом, демоном. Границей между человеком и духами должно быть не что-то внешнее, вроде вечной трезвости, а что-то такое, что имеется в самом существе людей и с чего каждый из них начинается. Эта граница едва уловима, но ее все-таки возможно обнаружить, что мы и осуществили.