Батя, подметив томление и неловкость сына, плеснул коньяку: не все же соки и воды гонять. Тетя Ася, сидевшая по правую руку, заботливо подкладывала салат за салатом. «Прям на убой кормят» — с горечью выдохнул и поморщился Юра. Да и в принципе, если вдуматься в обряды, что за дикарская привычка уедаться и упиваться до отвала? Не разумнее ли раз в месяц устраивать опрятный и размеренный ужин, нежели в последний/первый день пытаться сожрать и вылакать вообще все? Может ли год быть новым, если из раза в раз делать все одинаково по-старому? Сулит ли это реальные перемены, являясь только заявлениями о намерениях стать лучше, качественнее, обновленнее? 2001, однако космической одиссеи и не видать. 2001 — это если посчитать от Рождества Христова, но многие ли из присутствующих руководствуются его учениями и вдохновляются всепрощением? Ой ли. Так что празднуем?
Да, Юрий был непростой, вдумчивый и вопрошающий юноша. А впрочем, бывают ли простые? Время чувственного познания мира, незамутненного взгляда еще не прошло, а независимость и самостоятельность пока не настала. И кому здесь адресовать вопросы? Разве что вечности, причем в своем же проявлении, ну не взрослым ведь! у них-то ответов, ясно-понятно, нет и быть не может: они давно уже вылупились, оперились и вылетели из гнезда, восприняв однажды мироустройство по-своему и далее, как правило, не прилагая особых усилий к познанию и расширению.
Меж тем этажами и выше, и ниже стоял беспрерывный гомон, топот и гогот, возгласы внутри смежных квартир звучали соревнованием кто кого переорет; посвист и грохот петард и фейерверков заставляли вздрагивать окна и взрываться лаем фокстерьера Чарли. Казалось, свершилась сокрушительная победа прекрасного грядущего над надоевшим минувшим, что теперь уж все невзгоды отступят если не навсегда, то очень надолго, останутся в прошлом постылым воспоминанием. Так что есть, есть, что попраздновать! Должно быть, это и шампанское внутри Юры начало оказывать примиряющее с действительностью влияние, а может…
А может быть что угодно: в самый разгар торжества, часа в два, внезапно вдруг отрубился свет, праздник погас, весь квартал под недоуменные восклицания погрузился во тьму. Посуетились возле окон, высыпали на улицу в поисках просвета, но определенности не прибавилось. Только назавтра выяснилось, что где-то напрочь оборвало кабель линии электропередач, а ремонтные работы в условиях мороза затянулись неприлично. К трем ночи стали остывать и батареи, пришлось хватать такси и отправляться домой, в свой природный пригород, но и там, разумеется, народные гуляния и шатания не смолкали до позднего утра. Еще пару дней к ряду повсюду потрескивало, перемигивалось и похмелялось, а потом понемногу улеглось, угомонилось, вошло в обычное русло, подчиняясь календарю и режиму.
А еще через год родители развелись: вырос сын, как-то незачем стало притворяться дальше, разошлись пути-дорожки, бывает и такое, и не такое, чего там. Неожиданностью и шоком для Юры это не стало, скорее даже принесло странное облегчение. Давно уж чуял он неладное и фальшь, несоответствие говоримого к делаемому, видя и отцовское непостоянство, и материнскую грусть, ощущая и собственную обременительность, предчувствуя маловероятность личного счастья и ограниченность возможностей и перспектив. А как иначе, когда во всем и всюду так нескладно и несуразно?
И затем уж ступень за ступенью, спускаясь по винтовой лестнице к выходу, прирастая весом и возрастом, вживаясь в ожидания будущего и встраиваясь в систему навязчивых ценностей, Юрий и сам сделался примерно таким же, кого совершенно не понимал в те далекие дни, на исходе родного миллениума.
Камни воды
Кстати, батя тот еще затейник и фантазер, какие редко нарождаются в наших широтах. Свидетельств тому немало, как злые языки, коих всегда хватало, лишь пальцем крутили у виска и сладостно предвкушали фиаско: ничего-то не выйдет, это решительно невозможно! быть пусту… пророчили-с. Ан нет: кое-что вышло, местами даже сверх задуманного, вразрез и вопреки. И главным проектом, делом жизни родителя, очевидно, стал я. К слову, иные по наивности своей полагают, что и назван я в честь отца, какое милое заблуждение: все-таки в честь апостола одного, не из последних. И хотя святости не достиг, зато постиг в избытке внушительных людских драм, подвигов, подлостей и прочих показательных проявлений.
Буквально с зачатия уготована мне была доля завидная, перворазрядная, и, прямо скажем, оправдать ожидания, с известными оговорками, удалось. Теперь уж, когда обо мне написаны тысячи книг, статей и стихов, а слава разлетелась далеко за пределы границ, сомнениям по определению не должно бы оставаться ни шанса, ни места. И вместе с тем удовлетворенности судьбой в полной мере не было и нету. Явно ведь не все устроилось так, как планировалось на схемах и сияло в самых смелых мечтах: могло же, могло бы быть куда гармоничнее, удачнее и счастливее.