– За что это? – спрашивает она возмущенно, задыхаясь. Ответа снизу не доносится – только шорохи: дракон шевелится. Она все еще ощущает этот голод, но теперь он окутывает ее, как зной летнего дня, а не так, будто в нее пальнули из огнемета. – И хрен с тобой, – шепчет она и нервно поворачивает кольцо на пальце. – Как бы то ни было, – говорит она, – я выхожу замуж.
Нолан сделал ей предложение накануне вечером. Они сидели на покрывале на поле за сараем, достаточно далеко, чтобы не ощущать драконий голод, и смотрели на звезды. На следующей неделе Нолану нужно было идти работать на завод, и он хотел сделать это прежде, чем ему придется уйти. Она знала, что он сделает, потому что средний брат сказал, что Нолан ходил просить разрешения у ее отца.
– Он хотел убедиться, что я правда этого хочу, – говорит она дракону. – Он сказал, что ему было жаль портить сюрприз, но он хотел убедиться, что я не запнусь из-за того, что не буду знать, как сказать «нет». – Она качает головой движущейся во тьме фигуре, прислушивается к медленному глубокому дыханию дракона. – Я сказала ему, что хочу этого больше всего на свете.
Она продолжает рассказывать дракону о том, как Нолан просил ее выйти за него замуж – как он встал на колено и дал ей кольцо, которое оставила ему бабушка, золотое, с алмазной крошкой. Когда она говорит слово «золото», ее охватывает новый приступ голода, свежего и жестокого, и она сворачивается в клубок и ждет, пока боль утихнет.
– У меня больше нет железа, прости, – говорит она сквозь слезы. Когда она извиняется, голод ослабевает, и она выпрямляется. – Я спрошу, нет ли у нас где-нибудь еще, – говорит она. – Обещаю. Все равно… думаю, мне нужно рассказать о тебе Нолану, да? И он тоже сможет приносить железо, а потом мы, может быть, станем кормить тебя вместе.
Не будь этот второй приступ голода таким сильным и всепоглощающим, Сесили, наверное, услышала бы, как ее отец взбирается по лестнице. Может быть, она услышала бы, как он влезает на чердак. Хотя сомневаюсь. Все-таки внизу находился дракон, и даже когда он ничего не делал, он все равно был огромным живым зверем, который дышал и переминался с ноги на ногу, скрипя, как старый корабль. Он шуршал чешуйками по полу и его когти впивались в землю, а сам он издавал звуки, которые не всегда было легко распознать, настолько они были нетипичны.
– Рассказать Нолану о ком? – Отец Сесили стоял прямо у нее за спиной, и она аж подпрыгнула от неожиданности. Она свалилась бы с сеновала, если бы он не ухватил ее за воротник. Он подержался за него чуть дольше, чем было необходимо, слегка его дернул, и Сесили вспомнила, как ей было шесть лет, и она распустила язык за столом, и чувствовала себя такой маленькой и слабой, сама не зная почему.
Но он всего лишь слегка дернул ее за воротник, и Сесили не станет придавать этому слишком много значения, даже если от этого у нее, как тогда, сведет животик.
– Я просто имею в виду, что Нолану стоит знать о моих обязанностях, – говорит она. Она не знает, почему она чувствует, будто боится произнести слово «дракон».
– А с чего ты взяла, – отвечает ей отец, – что ему понадобится это знать? Тебе нужно просто раз в неделю заглядывать в сарай на пять минут. Зачем тебе нужно кому-то это объяснять?
Сесили угодила в ловушку. Она это знает, и вы знаете, и я знаю. Потому что суть в том, что она не должна говорить о драконе. Она не должна ни с кем говорить. Она не дура; она понимала, что ее отец не просто так поднялся на чердак, понимала, зачем он пришел вслед за ней, в какую она попала беду. Он, должно быть, прознал, что она каждую неделю проводила здесь по несколько часов подряд.
Проще всего было согласиться с ним и вернуться к тому, чтобы проводить здесь по несколько минут каждый раз, когда дракона нужно кормить. Но тогда Сесили потеряет это место, этот темный, затхлый сарай, где она может говорить о том, чего боится, и том, чего она хочет. Она уже разбила столько частичек себя ради того, чтобы уберечься ото всего и чтобы ее отец был ею доволен, но сейчас, в этот самый момент, она не может вспомнить, зачем все это.
– Мне нужно рассказать Нолану, потому что он станет моим мужем, – говорит она. – А я не хочу, чтобы у меня были секреты от мужа.
Это неправильный ответ.
Отец Сесили хватает ее запястье, его руки всегда были больше и сильнее, чем у нее, и его хватка крепка, крепче, чем нужно, но он только подчеркивает, насколько он больше и сильнее, чем она.
– Думаешь, ты выйдешь замуж за этого мальчишку? – спрашивает он. – Думаешь, ты сбежишь и бросишь свои обязанности? Думаешь, это такая разумная идея?
Сесили хочет ответить, что знает, что отец знает, что Нолан сделал ей предложение, но это навлекло бы беду на ее брата и все стало бы еще хуже, а в этом нет толку, спорить тут нельзя. Отец тащит ее к двери сеновала, к лестнице, и на мгновение она пугается, что он может сбросить ее оттуда. Она вырывается из его хватки и пятится.
Он кричит, и она не знает точно, какую именно ошибку допустила. Потом ставит ногу на пол чердака, но пола там не оказывается. Там только темнота.