Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Набранные японскими археологами темпы исследований представляют собой серьезный вызов мировой археологической науке. Дело в том, что в настоящее время на Дальнем Востоке наблюдается существенная региональная неравномерность в освоении археологического материала. Скажем, для ранней Японии наиболее существенное значение имеют результаты работы археологов на Корейском полуострове ввиду чрезвычайно тесных контактов древних японцев (протояпонцев) именно с этим регионом. Явное отставание в этом отношении Южной Кореи (а про Северную и говорить не приходится) создает не только чисто научные проблемы, но и чревато рождением новых социальных мифов о прошлом. Так, упоминавшиеся в разделе о бумаге деревянные таблички моккан были заимствованы японцами у корейцев. Однако в настоящее время на Корейском полуострове их зафиксировано лишь чуть более сотни, а в самой Японии — около двухсот тысяч! На основании одного лишь этого факта можно было бы сделать вывод о несравненно более широком распространении письменности в древней Японии. Однако мы всегда должны иметь в виду, что археологические изыскания проводятся в Японии с гораздо большим размахом, с чем, возможно, связано и большее число находок.

Как уже было сказано, по-настоящему широкие археологические изыскания начались в Японии непосредственно после окончания войны. Отчасти это было связано с тем обстоятельством, что только в это время был обеспечен доступ археологов ко многим археологическим памятникам, стала возможной свободная от идеологической заданности их интерпретация. Однако отклик, получаемый на работу археологов, свидетельствовал в первую очередь об общественных потребностях в разысканиях такого рода.

Это было связано с тем, что в результате поражения во второй мировой войне и последовавшим за ним крушением всей идеологической модели, строившейся вокруг «священной» фигуры императора, остро ощущалась потребность в чем-то другом. Для очень многих людей публичное признание императором Хирохито своей человеческой, а не божественной, природы явилось экзистенциональным крушением. Отсюда — идеологический разброд нации, сопровождавшийся болезненным поиском того, что является для страны наиболее важным и значимым. В это время получают широкое распространение коммунистические и социалистические идеи, появляется громадное количество самых немыслимых «новых религий». Мучительный поиск «новой» модели национального сознания включал в себя и вполне бессознательное обращение к прошлому. И в этом процессе не было бы ничего нового ни для Японии, ни для остального мира — такие конструкты всегда имеют в своем составе что-нибудь «историческое», отвечающее главному критерию всякой этногосударственно ориентированной идеологии — уникальности. Это и понятно — история приятна своей уютностью: любое событие прошлого уже состоялось, его невозможно ни отменить, ни повторить в любой другой временной и пространственной точке.

Однако в послевоенной японской модели прошлого «непропорционально» большое место заняла именно археология. Дело в том, что в предыдущий период господства «японского фашизма» самоидентификация государства и этноса осуществлялась прежде всего с помощью памятников письменности, причем в первом ряду стояли, естественно, самые ранние произведения — «Кодзики» и «Нихон сёки». При этом тогдашнее государство полностью монополизировало право на их интерпретацию, и честные исследователи этих произведений подвергались безжалостным гонениям. Достаточно вспомнить хотя бы блестящего исследователя древних текстов Цуда Сокити, подвергнутого суровым преследованиям по всем законам военного времени. Открытое и циничное использование правящими кругами произведений древней словесности оставило горькое послевкусие: эти вполне «нормальные» для своего времени памятники стали восприниматься в качестве непременного атрибута авторитарной и крайне агрессивной власти, хотя дело было, разумеется, не в них самих, а в том, как они использовались.

Однако традиция самоидентификации с помощью обращения к прошлому была слишком укорененной, чтобы в одночасье полностью отказаться от нее. Поэтому в послевоенное время место писаной истории в значительной степени заняла археология. При этом происходило постепенное «отшелушивание» конкурирующих идеологий, т. е. всего того, что не отвечало глубинным основам японской культуры — ныне и коммунистические идеи, и сладкие голоса новоявленных религиозных лидеров свою аудиторию либо уже потеряли, либо стремительно ее теряют.