Книга интервью. 2001–2021

Ассимиляция – это процесс, когда имперская культура поглощает, обращает и просвещает местное население. Обратная ассимиляция – это когда русские, поселяясь, например, в Якутии, перенимают якутский образ жизни, начинают печь хлеб из рыбы, потому что там нет зерна, носят меха. И в начале XIX века, когда российские офицеры приезжали в Якутск, они обнаруживали, что застолье начиналось на русском языке, а потом, как бы незаметно, переходило на якутский язык. И они говорят, что это примерно так же происходило, как в Петербурге, – там разговор неизбежно переходил на французский. Многие браки были смешанными. Якутия – это как раз довольно позитивный процесс мирного смешения.

Кстати, похожие процессы происходили и на Северном Кавказе. Например, культурные обмены между казачеством и черкесами.

Если вы перечтете замечательный очерк Лермонтова «Кавказцы», там этот процесс разобран с антропологической точностью. Рекомендую всем слушателям прямо сейчас найти в интернете этот рассказ Лермонтова.

Еще один момент – колонизация с помощью иностранцев. Я так понимаю, что это связано с Петром и его последователями, завоз иностранных специалистов и потом иностранного населения в Россию. Насколько это было полезно, позитивно и, вообще, укоренилось ли это население? Ведь через сотни лет все эти гнезда гуситов, меннонитов и прочих были во время революции практически снесены и уничтожены.

Да, но до этого они успели внести огромный вклад в российскую экономику, в строительство империи. На самом деле большая часть этих колонистов – обычно их называют немецкими колонистами, хотя далеко не все они были немцами, – пришли в Россию во времена Екатерины II. Это была сознательная и очень интенсивная политика. Они так и назывались «колонисты» – это были иностранцы, которые селились в географическом центре империи, на Волге, и потом распространялись, как бы почкованием, в Крыму, на Кавказе и в Сибири. Они выживали в очень тяжелых условиях, – иногда их просто селили в голой степи, им там надо было пахать степь, взаимодействовать с местным населением, которое иногда было мирно настроено, а иногда нет. Но, в конце концов, например, эти колонисты переводили Библию на калмыцкий и всячески пытались просветить местное население. Они были очень успешны, создали процветающие города.

Это связано с протестантизмом в основном?

Они были не просто протестанты, о которых мы читаем у Макса Вебера. Они были наследники радикальной реформации – самых необычных ее сект. Они пришли так далеко на восток в Россию, потому что во многих странах, даже в лютеранских странах Северной Европы, их гнали, обвиняя в разврате или ереси. Это были очень экзотические люди, и жили они очень тесными, сплоченными общинами. Я довольно подробно это описываю – давно интересуюсь русскими сектами и другими движениями радикальной реформации. В развитие Российской империи эти сектанты-колонисты внесли огромный и очень позитивный вклад. Да, они были уничтожены в годы между двумя мировыми войнами. Сначала была образована, в годы Гражданской войны, Республика волжских немцев как отдельное автономное образование. Потом она была уничтожена, там шли бои, потом террор. Многие населения меннонитов были затоплены во время строительства ДнепроГЭСа.

Ну да, а волынские чехи покинули Россию – на Украину, если быть точным.

Многие покинули Россию. Уезжали в Америку, примыкая к амишам. Их гнали в Казахстан, потом они уехали и оттуда. Многие так называемые «русские немцы», которые сейчас живут в Германии, – потомки тех меннонитов.

Значит ли это, что протестантская культура, трудовая этика, плохо приживается в России?

Нет, не значит. Потому что сталинский период русской истории – это совершенно особенный период, с ним плохо уживалась любая этика. Не думаю, что в количественном отношении волжские немцы пострадали намного больше, чем, например, украинцы в местах массового голода или казахи.