Книга интервью. 2001–2021

Черносотенцы тоже любили общину. И революционеры. А в эту сотовую систему управления входили и элементы управления другими национальными группами, не русскими?

Да. Ведь институт общины работал подобно тому, как, например, в черте оседлости работали кагалы – еврейские общины. Среди казахов и татар были свои группы, отчасти сходные. Традиционные этнические сообщества назывались по-разному, у них у всех были разные ритуалы и символы. Но с центральной властью они взаимодействовали более или менее одинаково.

А государство не погружалось в их внутреннюю жизнь.

В Индии это называлось непрямым правлением. Британская империя отдавала местным царькам, князьям или старейшинам очень важные функции. Эти старейшины или князья взаимодействовали с британцами, а простые крестьяне, которые работали на земле, тех не видели. И британцы не видели крестьян, это было очень удобно.

Тогда двинемся к революции. Почему эта сложная и интересная система управления вдруг оказалась крайне неустойчивой? Почему факторами революционного бунта оказались люди второго сорта, крестьяне из общины, и третьего – разнообразные инородцы?

Имперский проект был очень успешным, его хватило на долгое время. Но способности к историческим изменениям в нем не было заложено. Империи вообще не пережили XX век. Если бы не война, многое повернулось бы по-другому. Но ведь и сами мировые войны велись в попытках переделать наследства, которые остались после краха империй. Как были Войны за испанское наследство, так Первая мировая была войной за имперское наследство. Есть историки, которые говорят примерно то же самое о Второй мировой – что это была война за новые колонии в Европе, например Украину. Тимоти Снайдер в книге «Кровавые земли» относит идею колониального передела, или войны за имперское наследство, и ко Второй мировой войне. Но интересно, что в Первой мировой речь шла о классических колониях – в Африке, Азии. Их переделили благодаря Лиге Наций, это называлось «мандатами». А среди причин Второй мировой войны главную роль играли не азиатские и африканские колонии, а колонии в самой Европе, часто это были внутренние колонии. То есть эта идея снова сдвигает центр тяжести от внешнего, заморского колониализма к проблемам сухопутной и внутренней колонизации.

А деколонизация Советской России, которая состоялась в 91‐м году, завершена? Или это такой процесс, как мы сейчас видим в связи с событиями на Украине, – с возможностью возврата назад? Тогда получается, что империя не умерла, ее внутренний двигатель жив, и мы видим перемещение Крыма в другую реальность, создание псевдогосударств – Луганского, Донецкого и прочих.

История – это процесс, у него нет конца. Если кто-то начинает говорить о конце истории, то выключайте радио, не слушайте это и не читайте. Сейчас мы видим это очень ясно: история продолжается. Но какая из историй? История, скажем, становления Европейского сообщества или история распада СССР – что именно продолжается сегодня? Вот все это вместе происходит в разных удивительных сочетаниях, встречая непредвиденные трудности. История труднообъяснима, мы каждый на свой лад пытаемся ее объяснить, но она точно непредсказуема. Никто из нас не может сказать, что будет завтра, и с этим надо смириться. Если говорить специально о России, то мы должны ждать очень драматических событий. Чем больше они откладываются, тем более драматический характер они приобретут.

А внутри нынешней России, внутри россиян есть ментальное ядро, которое требует вернуть империю?

Конечно, есть такие люди. Такие люди были и в Великобритании после распада империи, и во Франции. И именно эти люди вели к кровавой войне в Алжире, к другим бессмысленным войнам, которые изменили не только колонии, но и сами метрополии. Так это произойдет, конечно, и в России. И уже происходит, я думаю.

Первая ресурсная эпоха, меховая, напомните, чем кончилась? Когда там что-то случилось неприятное, в тогдашней России?