Книга Иоши

Я витал в облаках, пока мы сидели на берегу и, когда Андрей внезапно вскочил с места и нырнул в воду, не придал сразу этому значения. Обычный подростковый поступок, который сам исполнял. Но я ошибался, на реке плыло тело. За ним Кулак и поплыл. Внутри все закипело, кроме паники ничего не осталось, броситься в след не решался, поэтому лишь вскочил на мостик, чтобы проследить за своим другом, как бы что не произошло с ним. Меня не волновало тело, потому что издалека было видно, что ему не помочь: человек уже длительное время плыл спиной вверх без каких-либо признаков жизни. Но я зря сомневался в Кулаке, его спортивной сноровки хватило, чтобы ухватить тело и притащить на берег. Чтобы как-то посодействовать, уже у самого берега зашел в воду и помог вытащить человека на сушу. Густые черные брови. Я узнал того самого парня, что проповедовал свою религию. Его руки были пробиты насквозь и сочились кровью. Меня сразу же стошнило в реку. Дрон же приступил к проверке признаков жизни, всему тому, чему его учили в лагере, но результат оказался предсказуемым: парень мертв.

Глава 4

Дневник. Мне не стоит его читать, чтобы вспомнить обо всем, что было. Достаточно пробежать по диагонали, чтобы воспоминания сами выстроились в моей голове. Записи послужили ровно тому, на что рассчитывал, но спустя десяток лет сожалею, что так поступил. Для чего пишут дневник? Только ради того, чтобы кто-то их прочитал, прочувствовал тебя. Я мог забрать его с собой в Москву, но оставил дома, чтобы мать однажды нашла его и прочла мою ненависть к ней и к отцу. Дурак. Малолетний придурок. Решение было спонтанным, на эмоциях, хотя после нахождения четвертой жертвы Родищенского палача произошло еще много грязи в жизни, но мать в качестве наказания заслуживала только такую концовку, поэтому в дневнике были вырваны последние страницы, ими я точно ни с кем не хотел делиться.

Я ненавидел себя за то, как поступил с мамой, она не заслуживала такого отношения. Она потратила все свои силы, свою жизнь, чтобы сделать из меня человека, воспитать, поставить на ноги, а я за это ей плюнул в лицо. С годами одумался, но попросить прощения и сказать, как сильно ее люблю, у меня не хватило сил. Я был готов признаваться в любви любой встречной девушке, чтобы как-то заполнить пустоту внутри, но не мог сказать этих важных слов тому, кто действительно заслуживал их. Мама, я люблю тебя.

Забавно. В своей жизни я побудил человека вести дневник. Теперь его записи у меня, посмертное наследие для его близких. Этот дневник-искупление за те грехи, что он совершил. До сих пор не могу набраться храбрости изучить его записи, ведь прочувствую все-то, что чувствовала мама. Личная грязь, которая не должна выйти за границы разумного. Мой же дневник ранил. Для меня эти записи несли только негатив, ведь о чем можно писать? Будем ли писать о хорошем? Дневники заводят, чтобы куда-то деть свою боль. Мать тоже вела своего рода дневник – это фамильный дом, каждая его частичка содержит ее воспоминания. Она столько сил вложила в него, каждый предмет в доме – это частичка ее истории, но которые мне не суждено прочитать, ведь за эти годы она стала для меня чужим человеком, которого несправедливо отстранил от себя. Это был неравноценный обмен.

После похорон я несколько дней занимался непонятными бумажными делами по передаче прав на дом. Каждую бумажку удалено согласовывал через своего друга Мишу. Он превосходный юрист и адвокат, с которым я познакомился за годы в Москве. Он единственный, кому мог довериться со всем этим безумием, в котором я не был образован. Странная штука образование, оно учит всему тому, что мало пригодится в жизни, никто меня не учил этой бесполезной бумажной галиматьей, которая пугала. Я боялся поставить любую подпись, ведь в голове вечно крутилась мысль, что меня хотят обмануть только из-за того, что ничего в этом не соображаю. Но мне предстояло встретиться с большей проблемой: продажа дома. В Нижнем Родищенске чуть ли не каждый третий дом имел вывеску «ПРОДАЕТСЯ». Все покидали район, город ради жизни получше. Молодежь не хотела оставаться в таком захолустье и уезжала в Ястребск или в Москву, ведь в Родищенске не светило никакого будущего: работы все меньше, а если и была, то зарплаты не соответствовали требованиям населения, единственные, кто хорошо жил, так это вахтовики, но такая жизнь не для каждого. Оставались только старики, которые отживали свои последние деньки, а поколение постарше меня просто выживали в этих краях без надежды на что-то лучшее, свыклись с той жизнью, что у них была.