Книга Корешей

Я сделал открытие в пользу жены. Во-первых, если бы она спрашивала разрешения у меня до сих пор не было бы детей. Как можно размножаться без документов и стабильного дохода? Это мужская логика. Какой смысл коптить небо, жрать деликатесы со светофором на столе для регулирования официантами и писать романы для гурманов, то есть тех кто выбирает книгу по тиску на обложке «лауреат многочисленных комплексов»? - какой в этом смысл если все это в одно горло, в одно брюхо и после тебя не останется ничего кроме книжной пыли, которую иной раз вдохнут? Это логика моей жены.

Все созданное рукой человека, даже самое совершенное — как автомобиль марки «Тесла» - насколько же оно еще далеко от созданного Высшим — например от той же скаковой лошади.

Так и дети мои и моей жены — насколько же они совершенней всех моих полуграмотных романов, от чтения которых можно только испортить глаза. Дети растут и все больше похожи на меня. Может это даже и нехорошо, что похожи на меня, жука вороватого. А может и жуки важны в общей экосистеме, о которой я имею самое отдаленное представление. Дети это книги котрые сами себе напишут и периздадут и через них я приобщусь к вечности, а вовсе не через этот роман.

И все. Стоило мне сделать бесхитросное открытие примириться в сердце с женой и своей ролью во вселенной, как сложился потаенный пазл и шестеренки великих часов пришли в движение.

Сначала нам разрешили вернуться в родной уютный барак. Там менты конечно же похозяйничали без нас — почти все было первернуто вверх дном. А мою шконку и библиотеку Рика Мораниса шторм обошел стороной. Я лег на шконарь, прижал к сердцу письмо жены с рисунком сына и стал наблюдать как все остальные стонут и страдают по мелочам. По привычке я автоматически регистрирвал их слова и позы — может все таки напишу о них. Или не напишу. Какая разница?

Пришел Приговорная фея и начал читать по складам трудную фамилию. Мою. Завтра суд. Как хорошо что записался на станок для бритья давеча.

Суд это мой билет на волю. Это не казино, это по-настоящему. Пусть против меня крупье сам Майкл Джексон. Мне повезет. Я сорву банк и соскочу. Надо только выспаться.

33

Ночь перед судом невыносима. Надо утром выглядеть огурцом, на потерянную личность не смахивать. Убедительно защитить себя на чужом языке. Какой там сон! В голове строятся трескучие фразы защиты.

Ночь перед судом я пишу в голове речь на суде Майкла Джексона. Есть преступления за которые людей нужно судить. Эти преступления вшиты у любого индивида на уровне подкорки. Езда с не пристегнутым ремнем и «планирование приобретения запрещенных веществ» не относятся к их числу.

Кое-как заснул под утро, а с утра выкрикнули на суд. Ну с Богом! Может вечером дома буду, а?

Погнали, погнали коридорами, лифтами, звоном браслетов, камерами слежения. Половина вертухаев уже знает меня (смешной русский, читает стендап). Люк и другая выброшенная из Кендиленда агентура, внешность Рика Мораниса сделали из меня легенду окружной тюрьмы. Хотя сейчас не сомнительная слава нужна, а удача.

- Эй Рик! Рик Моранис! Как сказать по-русски «сукаблять»?

Вертухаи - глобальные дебилы. В Узбекистане они спрашивали, как будет «сукапилят» по английски. Вертухаи в вечном поиске самоидентификации.

Как и в молодости узбекам по-английски, так и сейчас неграм в рожу по-русски, я вкладывал в перевод всю мощь нереализованной системы Станиславского: «Заткнись, СУКА!»

Загнали в небольшой бокс, человек на шесть рассчитан — если комиссия приезжает. А так — шлеп дверью, шлеп, шлеп — и вот нас уже семнадцать молодых солдат. Четверо жмущихся друг к дружке бледными бройлерами белых, и ревущая толпа разномастных вопиющих негритосов. Если вы хотите выбить из человека любовь к рэпу — поместите его в бокс нашей окружной тюрьмы. Они горланят будто ветераны-артиллеристы. Я не хочу их слушать, но выкрики прорываются, даже если заткнуть уши. Теперь я знаю кто тут кого не застрелил, не изнасиловал и не ограбил. Наверное они будут ржать, если спросят за что тут я .

Ну вот — дождались, дождались — у меня начала болеть башка. Ненавижу всех кто меня сюда засадил за езду с разбитой фарой. Сейчас начнут выдергивать на суд, а я с каждой минутой деформируюсь в жидкий кал. Двух слов складно сказать не смогу.

Началось. Вызывают. Надеюсь, по алфавиту. Так я быстрее выскочу. Негры уходят и не возвращаются. Вряд-ли на свободу, скорее всего после суда гонят в другой отстойник и цепляют на попутный конвой. Конвой на пендос-фене называется «райд». Это типа попутки. Все что тебя куда-то везет называется «райд». Погружение в современный городской сленг полное, ему не видно ни конца, ни края.

Меня все не зовут. Неужели перепутали что-то? Потеряли в бетонном кишечнике «Центра Справедливости». В хате осталось трое неудачников. «Ограбление с Отягчающими» — здоровенный молодой негр с наколотой под глазом фиолетовой слезой. Отчего негры не колят белыми чернилами, думаю я. Еще тут негр-старик, сидит по тюрьмам и пересылкам похоже еще со времен генерала Эйзенхауэра.