Книга Короткого Солнца

— Мама? Когда я видел ее в последний раз, она была здорова, но это было довольно давно. О ней заботится Первоцвет.

— Я снова женился. Я должен тебе это сказать.

Какое-то время он не мог ничего сказать.

— Наверное, вы удивлялись, почему я не пришел.

Он покачал головой:

— Мы думали, что тебя убили.

— Только не меня, Рог.

— Это хорошо. — Его тошнило от смущения.

— У тебя там все было в порядке?

— Достаточно хорошо. Это было трудно, но и здесь тоже было трудно. Трудно тебе, я имею в виду; и нам с Крапивой было бы трудно, если бы мы остались здесь. Там было не хуже, просто по-другому. Наш осел умер. — Он рассмеялся. — Не знаю, почему я так сказал, но так оно и было. Это было дно — самое худшее время, которое у нас было. После этого дела пошли на лад, но очень медленно. Годы тяжелой работы. Нечего есть, иногда.

Косточка кивнул:

— Я знаю, как это бывает.

— Люди говорят, всегда есть рыба. Я имею в виду, на Ящерице так говорят. Теперь мы живем на Ящерице.

— Никогда о таком не слышал. Просто Синяя или Зеленая — вот что говорят здесь.

— Это на Синей — маленький остров. У нас там есть дом, который мы построили сами, и бумажная фабрика. — Внезапно он улыбнулся. — У тебя трое внуков. Нет, больше, но остальные не мои. Мои — Сухожилие, Копыто и Шкура.

Косточка тоже улыбнулся:

— Это от Крапивы? Кильки от Крапивы?

— Совершенно верно. Мы поженились. Мы всегда так планировали, и старый патера Прилипала поженил нас там, через несколько дней после посадки. Ты помнишь патеру Прилипала, отец?

— Прилипала? — Косточка задумчиво потянул себя за мочку уха. — Это был Щука. Патера Щука. Потом Шелк, который затем стал кальде.

Он кивнул.

— Мы ходили с ним на жертвоприношение, наверное, раза три или четыре.

— Даже больше.

— Может быть, ты и твоя мать. — Косточка осушил свой стакан. — Еще вина, сынок?

— Нет, спасибо. — Его стакан был наполовину полон.

— Я выпью еще. — Косточка подал знак бармену. — Знаешь, мне следовало бы все это записать. Жаль, что я этого не сделал.

— На Синей я написал историю Шелка. Крапива и я, должен я сказать.

— Неужели?

— Да, отец. Почти тысяча страниц.

— Я бы хотел посмотреть. Мои глаза уже не те, что были, когда я стрелял по труперам Тривигаунта, но я все еще могу читать с очками. Ты хотел купить бумагу и ручки в нашей старой лавке, сынок?

Он покачал головой:

— Я просто хотел посмотреть. Постоять там немного и вспомнить. — Он помолчал, размышляя. — Теперь, когда я точно знаю, где она стояла, я собираюсь вернуться туда и сделать это. Возможно, это моя единственная возможность.

— Сейчас? — Бармен принес вино; Косточка расплатился, как и прежде. — Если тебе что-то нужно, я могу отвести тебя в мою новую лавку. Там я дам тебе почти все, что ты захочешь.

— Нет, спасибо.

— Коробка карандашей? Пенал, может быть, и к нему немного бумаги?

— Вот это было бы здорово. Ты очень добр ко мне, отец. Ты всегда был очень добр ко мне — я никогда не смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделал, чтобы научить меня нашему ремеслу, — но нет, я не могу навязываться тебе подобным образом.

— Ты уверен?

— Да. Мне не нужны эти вещи, и я буду чувствовать себя не в своей тарелке, если приму их.

— Ну, если передумаешь, дай мне знать. — Косточка встал. — Я должен... ну, ты понимаешь. Извинишь меня, на минутку?

— Конечно.

— Обещаешь, что не уйдешь? Я хочу расспросить тебя о моих внуках и рассказать о твоих братьях. Сводных братьях, во всяком случае. Отростку десять лет, Оленю — восемь. Жди здесь.

— Подожду, — сказал он.

После этого они проговорили больше часа, а когда он вернулся на то место, где раньше стояла их лавка, то обнаружил на ступеньках перед ней старый, но еще пригодный к употреблению пенал. Он был сделан из тонкого металла, обтянутого тонкой черной кожей, и очень походил на пеналы, которые продавались в этой лавке двадцать лет назад. Если уж на то пошло, он походил на пеналы, которыми пользовались ученики в схоле.

— Я здесь перед тобой, — сказал он Оливин, — но я все же принесу заупокойную жертву за себя — за свое тело на Зеленой, которое лежит там непогребенным, насколько мне известно. Я не мог это сделать в мантейоне. На самом деле я вообще не имею права приносить жертвы в мантейоне, хотя мог бы помочь авгуру. Это была замена частей. Ты, я думаю, поймешь это лучше, чем любой био.

Она кивнула, возможно, с некоторым сомнением.

— Очень хорошо, — сказал он и посмотрел вверх, думая об Ослепительном Пути и Главном компьютере в его конце, хотя Длинное солнце было скрыто за тенью. — Мое тело не лежит здесь, его нельзя найти в этом витке. Мы предлагаем его тебе, Квадрифонс, и другим богам этого витка, in absentia[150]. Мы предлагаем его также Внешнему, в чьем мире оно находится. Прими́те же вы, все боги, в жертву этого храброго человека. Хотя наши сердца разрываются, мы — сам этот человек и преданная вам Оливин — согласны.

Что нам следует делать? Вы уже рассказали нам о грядущих временах. Если вы хотите рассказать больше, в знаках, предзнаменованиях или любым другим способом, ваш самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. Если вы, однако, выберете иное...