Книга Короткого Солнца

— Чем-то вроде нафталина пахнешь, кореш.

Гончая поднял скромную белую визитную карточку:

— Я подумал, что будет лучше, если ты сам скажешь об этом, если захочешь. Но это был настоящий шок, увидеть тебя сразу после того, как другой ушел. Вот его визитка, если хочешь взглянуть.

Патера Росомаха

Коадъютор

Дворец Пролокьютора

— Знаешь х'его, кореш?

— Хряк, ты вечно меня удивляешь. Как ты это делаешь?

— Слушаю, вот х'и все. Ты вроде хак немного х'ахнул.

— Я и сам это заметил, — сказал Гончая.

— Ахнул? Наверное, так оно и было. Не потому, что я узнал его имя, хотя знаю, а потому, что он — коадъютор. Он хотел предупредить меня, ты сказал? Наверно, речь идет о важном деле, если Его Высокопреосвященство послал своего коадъютора с предупреждением.

— Хорош Шелк! Рыб голов?

Он покачал головой:

— Нет, никакой еды. По правде говоря, я ничего не хочу, кроме отдыха. Отдохнуть и поспать; и если я могу лечь спать без ужина, то и ты, конечно, можешь. Гончая, если ты покажешь мне, где я могу лечь, я постараюсь больше не беспокоить тебя и Хряка.

Гончая подвел его к убогому ложу в соседней комнате. Он снял ботинки и растянулся на матрасе, а Гончая тихо сказал:

— Мы покормили твою птицу, когда ели. Не беспокойся о нем.

Ответа не последовало, и Гончая, тронутый видом этого трагического лица, добавил еще тише: «Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Хряк и я позаботимся о нем», — надеясь, что говорит правду.

— Кто-то хочет видеть тебя, Рог. — Это был голос матери из кухни, но он заблудился в пламени и дыму, пробираясь сквозь огонь, уничтоживший четверть, пробираясь назад сквозь время, чтобы добраться до двухголового человека на старом деревянном стуле, который Отец использовал во время еды.

— Кто-то хочет тебя видеть.

Он проснулся весь в поту, и прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем полностью смирился с тем фактом, что он постарел и знает, что вернуться в прошлое можно только во сне.

Переместив себя в правильное время, он сел. Гончая тяжело дышал на кровати, Хряк — еще тяжелее — в соседней комнате. Окно было открыто; занавески трепетали на ночном ветру — нежные призраки, шепчущие о днях процветания «Горностая». Орев молчал, спал, если вообще присутствовал; скорее всего, он летал над городом.

Момент был подходящим, но он чувствовал странное нежелание.

Его ботинки были наполовину под кроватью. Он достал их и пощупал в углу шишковатый посох, потом вспомнил, что оставил его во Дворце кальде — в лаватории, в котором мылся, или, возможно, в спальне снаружи. Если Гончая или Хряк проснутся, он сможет сказать, что возвращается за ним. Он мог бы сделать это правдой, чтобы успокоить свою совесть, хотя казалось сомнительным, что кто-то отзовется на его стук в дверь кальде в такой час, и еще более сомнительным, что ему позволят забрать посох или что-нибудь в этом роде.

Ни Гончая, ни Хряк не проснулись.

Ключ торчал в замке. Он повернул его так тихо, как только мог, проскользнул в дверь и запер ее снаружи, положив ключ в карман. Годы протерли серые дорожки посередине роскошных ковров, которые он помнил. То тут, то там перила «Горностая» потеряли резные столбики.

Пещероподобный селлариум лишился большей части мебели и большей части огоньков. Перед конторкой стоял очень высокий молодой человек с черной, как у Хряка, бородой и спорил с портье. Портье был одет в голубую тунику с алой вышивкой, которая, казалось, была выбрана для того, чтобы сдерживать смерть и ночь, бородатый юноша носил длинную кривую саблю и намотанную на голову белую ткань вместо шапки; ни один из мужчин даже не взглянул на него.

Дверь в оранжерею «Горностая» была заперта, но замок оказался маленьким и дешевым, а дверь — старой и покоробленной.

Где Фелкс держит зеркало.

Воздух был пропитан запахом сырости и разложения; огромные цветы исчезли, деревья умерли или разрослись, геммы из цветного стекла были втоптаны в грязь; невероятно, но пруд остался — свет далеких небоземель сверкал золотом в его глубине.

Он опустился на колени и закрыл глаза.

— Это я, патера. Я, Рог, который пришел за тобой. Я хочу забрать тебя с собой на Синюю. Ты здесь — я знаю, что ты здесь.

Не было ни ответного прикосновения, ни призрачного голоса.

— То, что мы с Крапивой написали о тебе, — не просто выдумка. Помнишь, ты говорил с нами на дирижабле? Ты сказал, что часть тебя всегда будет здесь. — Когда он открыл глаза, ему на мгновение показалось, что он видит Шелка в воде; но это было только его собственное отражение, настолько слабое, что оно исчезло, пока он смотрел.

— Ты здесь; я знаю, что ты всегда будешь здесь, и я не могу забрать тебя. Но ты мог бы поговорить со мной, патера, хотя бы минутку. Я всегда тебе нравился. Я нравился тебе больше, чем кто-либо другой во всей палестре.

Казалось, что не все цветы исчезли; прохладный ночной воздух нес слабый аромат.

— Пожалуйста, патера? Пожалуйста? Я хочу этого больше, чем я когда-либо что-то хотел. Только на минутку — только на минутку дай мне увидеть тебя.