Книга Короткого Солнца

Он поднял руки, но ему ответила лишь тишина.

Он позволил им упасть:

— Мы согласны. Мы просим — расскажите нам через эти жертвы.

Взяв буханку, которую Оливин стащила с кухни дома, в котором родилась, он поднял ее:

— Это мое тело. Прими, о Загадочный Внешний, эту жертву. Примите ее, Великий Пас и все младшие боги.

Опустив хлеб, он разломил его пополам, рассыпав коричневые крошки по белой ткани, затем оторвал кусочек и съел его.

— Это моя кровь. — Он поднял бутылку, опустил ее, отхлебнул из нее и пролил несколько капель на ткань.

— Ты можешь сказать, что произойдет... ты можешь сказать, что произойдет, патера?

— Я могу попытаться. — Он склонился над тканью, поджав губы.

— Вернется ли когда-нибудь мой отец... Вернется ли когда-нибудь мой отец, патера?

— Правая сторона, — он постучал по ней, — касается жертвующего и авгура. Возможно, ты уже знаешь об этом.

Оливин кивнула.

— Здесь двое путешественников, мужчина и женщина. — Он с улыбкой указал на них. — Встречаются с другой женщиной, которая может быть только тобой. Вполне вероятно, что они представляют твоего отца и женщину, которую он ушел искать. Поскольку они показаны идущими с противоположных сторон, возможно, они прибудут отдельно. Ты должна быть готова к этому.

— Я не против... Я не против ни на бит! — В ее голосе прозвучала радость, и казалось, что в ее глазах тоже была радость, хотя это было невозможно.

— Патера, почему ты смотришь на меня... Патера, почему ты смотришь на меня так?

— Потому что я услышал твою мать, Оливин. Ты говоришь совсем не так, как она, — обычно, я имею в виду. Но только что ты была ею.

— Я хотела поговорить с тобой о... Я хотела поговорить с тобой о ней. — Оливин закрыла лицо руками; на мгновение воцарилась тишина, прерванная резким щелчком. — Вот... Вот, патера. Отнеси его... Отнеси его ей. — В руке у нее был такой же глаз, как тот, что он оставил на Зеленой, только он не был темным; мешковина упала с ее лица, которое было — с его пустой глазницей — так похоже на лицо ее матери.

Он в ужасе отпрянул:

— Я не могу позволить тебе сделать это. Ты так молода! Я запрещаю это. Я не могу позволить тебе пожертвовать собой...

Глаз упал среди крошек и винных пятен. Она вскочила и, хромая и шатаясь, убежала прежде, чем он успел остановить ее. Ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем он услышал ее неровные шаги по голому полу, устланному ковром, по лестнице из дерева и мрамора — все дальше от себя, от запятнанной вином ткани и от глаза, который она отдала матери.

— Спасибо, — сказал он. — Большое спасибо, Гончая. Добрый вечер, Хряк. Надеюсь, ты нашел это место без особых трудностей. — Увидев Орева, сидящего на столбике кровати в соседней комнате, он добавил: — Муж взад.

— Х'один бык приходил зырить тя, — громыхнул Хряк. — Х'уже х'ушел.

Гончая кивнул:

— Авгур из дворца Пролокьютора. Он оставил свою визитку. Куда я ее положил? — Вещи Гончей были разбросаны на старом комоде из палисандрового дерева; он передвинул одну, потом другую в поисках визитки.

— Беспокоились х'о те, кореш, мы, х'оба.

— В этом не было необходимости, хотя я понимаю, что пришел очень поздно. Чего хотел от меня этот авгур? И если подумать, как он узнал, что я здесь?

— Я зарегистрировал тебя. — Гончая положил огниво и поднял клочок бумаги, сначала заглянул под него, а потом посмотрел на сам клочок. — Я должен был, таков закон. Это копия того, что я написал. Хочешь посмотреть на нее?

Он опустился в кресло:

— Прочти мне, пожалуйста. Я устал, слишком устал, и не в состоянии ничего делать, кроме как спать.

— Хорошо. Я написал: «Гончая из Концедора, Хряк из Набеаннтана[151] и Рог из Синей».

— Это твой город, Хряк? Этот Набеаннтан? Не думаю, что ты упоминал о нем.

— Х'он не х'из города. — Хряк снял с себя тунику. — Нужно чо-то записать, х'они сказали.

— Тогда это кажется совершенно невинной ложью. Без сомнения, люди «Горностая» должны были доложить об этом какому-нибудь начальству в Гражданской гвардии — хотя теперь это, должно быть, Гвардия кальде, — и оттуда это каким-то образом добралось до дворца Пролокьютора. Чего же он хотел?

— Предупредить тя, кореш.

— О чем?

— Нет резать! — громко каркнул Орев.

На мгновение Гончая оставил свои поиски:

— Именно это он и сказал, когда мы спросили, чего он хочет, но я думаю, что на самом деле он хотел чего-то другого.

— И чего?

— Не знаю. Я сказал ему, что он может оставить для тебя сообщение. Или написать записку и запечатать ее, если захочет, но он не захотел.

— Х'он расспрашивал х'о те. Хак ты выглядишь х'и хде был. — Хряк встал. — Пойду помоюсь, кореш. Хошь пойти первым?

— Нет, спасибо. Я уже принял ванну.

— Подумал так. Х'унюхал твое душистое мыло. Новая х'одежда, х'а?

— Да, сутана авгура, туника и бриджи авгура, хотя я не авгур, как и уверял вас. Объяснять долго и сложно, и я предпочел бы сделать это утром. Гончая, я удивлен, что ты предоставил Ореву прокомментировать мой наряд; и если Хряк не понял смысл слов Орева, я не могу себе представить, как он узнал.

— Мудр муж, — заметил Орев.

Улыбка мудрого мужа тронула его густую черную бороду и большие усы: