Книга магии

Низкие каменные стены отделяли друг от друга три общинных поля, принадлежащих деревням Гамель, Трейк и Сейам, чьи границы сходились у древнего обелиска, который все называли просто «Пограничный Столб». Возле него селяне решали мелкие споры, иногда дракой, а иногда состязанием в мастерстве. Здесь же собирались старейшины трех деревень, чтобы разобраться с более серьезными проблемами. Дважды за последнюю сотню лет на этом месте происходили настоящие сражения: сначала Гамель и Трейк объединились против Сейама, а потом уже Сейам заключил союз с Гамелем против Трейка.

Каждую весну пахари останавливались на приличном расстоянии от Пограничного Столба, чтобы ненароком не потревожить костей павших здесь односельчан и противников. В результате вокруг обелиска незаметно появилась рощица невысоких деревьев и кустов. Над ними царила высоченная рябина, заметная издалека, ведь на несколько лиг вокруг больше не было ни одной рябины, и никто из ныне живущих не знал, как она здесь оказалась.

По утрам под раскидистыми ветвями огромного дерева играла ребятня, увиливающая от домашней работы, а по вечерам парни назначали здесь свидания девушкам. Но никто не приближался к рощице и камню глубокой ночью, памятуя о павших и о жутких историях про то, что может явиться сюда с приходом полуночи.

Итак, неожиданные изменения в камне заметили трое ребятишек не старше пяти лет, как раз тогда, когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы бронзовое навершие посоха засверкало в его лучах и стало видно, что сам посох, вырезанный из мореного дуба, каким-то непостижимым образом поглощен камнем.

Видимый конец посоха находился вне досягаемости даже самого высокого из трех детей – ну и хорошо, ведь они были слишком малы, чтобы понимать всю опасность подобной вещи. На самом деле, после пары безуспешных попыток достать посох, дети напрочь забыли о нем, до тех пор, пока самая младшая не понесла воду усталым жнецам, трудящимся на дальнем конце общинного поля Трейка. Когда девчушке на глаза снова попался Пограничный Столб, она с детской непосредственностью спросила, почему какая-то черная палка торчит в нем, как шампур в тушке кролика.

Ее отец отправился взглянуть на это и прибежал назад, взопрев и запыхавшись сильнее, чем после жатвы. Новости быстро разошлись по округе, добравшись сперва до деревенского амбара, затем до деревни, а меньше часа спустя и до зеленого дома посреди лесной чащи, в котором жил да поживал человек, которого, хоть и с натяжкой, можно было назвать магом, единственным на пятьдесят лиг вокруг, после того как пару месяцев назад в ближайшем городке, Сандерме, разоблачили очередную магичку-шарлатанку.

Еще до чумы, в те времена, когда королей и королев еще не сменили Великие Лорды, дом в лесу считался малым королевским охотничьим павильоном. Он имел форму восьмиугольника и был построен вокруг ствола гигантской секвойи, на высоте около двадцати футов над землей. Когда-то к нему вела широкая деревянная лестница, но она то ли развалилась сама собою, то ли была кем-то нарочно разрушена уже очень давно, так что от нее остались лишь гнилые обломки, заросшие папоротником и мхом. Ей на смену пришла стремянка, которую в случае опасности можно было легко затащить наверх.

Нынешний владелец бывшего павильона развешивал тушки фазанов в своей кладовой – крытой дубовой корой землянке, вырытой среди корней соседней гигантской секвойи, шагах в шестидесяти от дома. Он почувствовал приближение новостей еще до того, как услышал шаги несущих их вестников. Точнее, ощутил, что по лесной тропе спешат взволнованные чем-то люди. Обычно это означало, что кто-то серьезно пострадал и нуждался в его помощи, поэтому мужчина торопливо связал последних трех фазанов и, оставив их болтаться на крюках, полез наружу. Несмотря на спешку, он задержался, чтобы опустить тяжелый засов и запереть дверь, ведь развешанная в кладовой добыча могла привлечь не только обычных лис. Ранначины тоже любили фазанов, и двери их не останавливали, если только не были заперты холодным железом.

Ловца фазанов звали Колрин, по крайней мере, под этим именем его знали в этих краях. Он едва переступил тридцатилетний рубеж, но выглядел старше, потому что провел около десяти лет в море, да и в последнее время чаще бывал в лесу или в поле, нежели дома. Солнце, соленая вода и ветер придали чертам его лица особый шарм. Он был сухощавым, но крепким, с живым взглядом темных глаз и заметной хромотой – следствием какой-то старой раны.