Книга магов (антология)

А под ногами — трава, упругая и густая. А по сторонам — пурпурные стены плотно сдвинутых высоких щитов, а выше — лица. Вислоусые и бритые, бородатые и гладкобородые, молодые и старые — разные. Но есть, есть в них что-то братски роднящее. Глаза. Не цвет — взгляд, в котором тревожное ожидание и надежда.

А выше, над лицами, — густой лес высоких копий. Таких высоких, что мнится: это они, достав до низкого неба, искровенили его острым железом.

Воинство. Многое множество, гулко звучащее выдохами, конскими всхрапами, бронным лязгом, могучим гудом сдержанных голосов. Непомерное чудище, копейной щетиной подпершее тучи; кровяной щелью раздвинувшее себя, чтобы пропустить в последний путь одного.

Ведут.

Сквозь многолюдье, где каждый теперь не вполне человек, потому что все они — единое. К берегу озера торжественно и неспешно ведут двое.

Длинные рубахи сероватого полотна обвисают на их костлявых плечах; перехваченные ремешками волосы сивы и скудны; белые прозрачные бороды невесомо полощутся в порывах несильного ветра; глаза старчески стекленеют в глубокой тени, копящейся под косматыми кочками бровей. Но хватка жилистых длиннопалых рук не по-стариковски прочна, а обутые в стоптанную замшу ноги шагают твердо, размеренно.

Плывут, плывут по сторонам стены щитов; и оттуда, из-за них, нет-нет, да и бросит невидимая рука букет тусклых болотных цветов, и он, мягко ударившись об Олегову грудь, осыпается под ноги путаницей вялых хрустких стеблей. И плывут, плывут по сторонам лица — суровые неулыбчивые лица воинов, пришедших Страшной Жертвой задобрить грозных своих богов для удачи в скором набеге. Набег… В чьи земли? Каким племенам ждать к себе эту железную рать? Или не племенам — временам?

Не нашим ли? Нелепая, дикая мысль, прочь, прочь!

Что будет дальше? Берег. У берега — челн, узкий и низкий.

Лишь ступив на зализанный озерными волнами серый сырой песок, Олег понял, почему так четко ощущалась упругость и колкость травы, почему вздохи людей и ветра воспринимались не одним только слухом. Он гол и бос, лишь на голове чувствуется смутной тяжестью… что? И озеро услужливо подсказывает дробными бликами отражения: венок из желтых цветов.

Ввели в челн (ледяная шершавость мокрого дерева под ногами). Кто-то вошел следом, оттолкнулся от берега, спокойными несуетными взмахами погнал долбленое дерево к черному острову, к силуэтам столбов (или колонн?), к страшному, которое между ними. И сразу — будто слитный троекратный гром обрушился позади. Под гулкий грохот щитов тысячегла-сое «Слава! Слава! Слава!» — и вновь тишина.

Олег не обернулся ни на неведомого перевозчика своего, ни на заставивший вздрогнуть боевой выкрик затопившего озерные берега воинства (чувствовал, что оборачиваться нельзя) и потому успел разглядеть, как впереди, на острове, мелькнуло что-то невысокое, белое. Мелькнуло и сгинуло…

Муторно проскрипело по песку округлое днище. Вот и все. Остров. И вновь на плечо ложится твердая властная ладонь, подталкивает: иди! Шаг через замшелый борт, в неглубокую ленивую воду. И еще шаг. И еще.

Приносящие жертву остались на берегу, и приведшие жертву остались на берегу, и челн уже отчаливает от острова, оставляет наедине с выбранною судьбой. Нужно идти. Без провожатых, без принуждения, по доброй воле дать свершить над собой то, для чего ты приведен сюда. Ты ведь знаешь, зачем решился на это…

А столбы уже рядом. Вот только столбы ли это? Как бы не так — столбы… Непомерной тяжестью нависает над головой четвероликое идолище, белокаменный кумир, смотрящий на все страны света с надчеловеческой высоты своей. Нет, не смотрящий — плотно сомкнуты веки хмуро бесстрастных длиннобородых обличий. Кто это, кто? Род?

А невдалеке (десяток шагов — и достигнешь) воплотился в рубленом дубе гневный повелитель грома, грозы и военной удачи Перун, сверкающий из-под островерхого шлема мрачным пламенем драгоценных алых анфраксов-очей; и крылатая бестия Переплут, высеченный из Перунова дерева, приник у ног его — бог воинской хитрости, быстроты, бог скорой смерти, живущий в летучем железе, похожий на божество плодородия не более, чем наконечник стрелы на новорожденный росток. А рядом с ними щерится в багровеющее небо длиннозубый криволапый Ящер — недоброе божество текучих вод и бездонных болотных хлябей…

Капище.

Странное капище.

Как, почему оказались вместе пресветлый Род-Святовит и самые мрачные из славянских богов?

Хочешь знать? Тогда отбрось тяготящую разум книжную мудрость, причудливые, но мертвые замки которой выстроены на ничтожных песчинках — жалких остатках истины. Вспомни. Ты же можешь, вспомни!

…В самом сердце бездонных и бескрайних болот, на потаенном островке, со времен столь древних, что древность эту человеческий разум не вполне способен представить и уяснить, стоял почитаемый окрестными и отдаленными племенами кумир Святовита-Рода, великого и мало доступного пониманию божества. Дни рождались, жили, умирали в закатных муках, на смену им приходили ночи, и вновь занимались дни, а он все стоял и стоял, и казалось: так будет всегда.