Собственно, не произошло ничего — Олег проскочил сквозь стоящее перед ним, не встретив помехи: проклятая тварь оказалась бесплотной. Только вот где он оказался, промчавшись через неведомое? В своем ли он мире теперь?
Вроде все то же вокруг, а вроде и нет. Огромная луна так же нависла над болотом, разлившимся широкой угрюмой водой; все так же легок и чист ветер; все так же тихо кругом. Только что-то было иным, что-то ускользающее, ничтожное, но бесконечно важное, главное…
Шелест травы под ногами — не тот шелест, странный он, непривычный. Не та трава. Вкус воздуха диковен, ноя — и воздух не тот. Даже тишина не та — не бывает такой тишины.
А главное — там, откуда вырвался Олег, не было Ксюши. Здесь же она была, но была непостижимо — везде. Ее волосами пахли стелящиеся под ноги травы; лунные блики мерцали в воде, как мерцали бы в ее глазах; осторожный ветер постанывал тихо, но слышимо, как постанывает она, когда во сне видится страшное, но проснуться нет сил…
Некоторое время Олег стоял, настороженно и недоуменно всматриваясь, вслушиваясь, пытаясь понять и не понимая. Потом нетвердо и робко шагнул было к воде, но тут же вскрикнул, крутнулся на месте затравленным зверем. Сзади…
Нет, показалось. Это просто шевельнулась своя же тень, подаренная призрачным лунным сиянием. Бесплотная жуть не погналась, она осталась в часовне. Если осталась вообще.
И снова пришлось постоять, пока не успокоилось сорвавшееся в бешеную скачку сердце, пока не унялась дрожь в омертвелых ногах. И снова осторожный шаг — подальше от часовни, к воде. Потому что стоять страшно и нельзя, потому что надо идти, надо искать, искать…
Олег облизнул сухие горькие губы:
— Ксеня… Где же ты, Ксеня?
И словно в ответ на это, еле слышимое, прямо перед ним с гулким тяжелым всплеском взметнулась из неглубокой воды драконья голова на короткой и толстой шее. Суетливые ручейки шустро сбегали с грубой замшелой чешуи; огромные круглые глаза мерцали тускло и холодно; судорожно подергивающиеся ноздри со свистом втягивали стылый промозглый воздух…
Глупо, как глупо было надеяться, что прошлое ожило, лишь чтобы напугать и оставить в покое! Ничто еще не кончилось — это только начало.
Страшный рывок за ноги швырнул Олега навзничь в траву — будто выдернули из-под подошв землю и будто она принялась тяжело проворачиваться под упавшим, царапая ему лицо жесткими стеблями. Упираясь кулаками, напрягшись до хруста в костях, Олег сумел изогнуться, увидеть: то, крылатое, появившееся первым, уже здесь. Вцепилось зубами в Олегову тень, урчит, упирается, тащит за нее, как за продолжение ног — обратно в часовню… А потом окружающее вдруг полыхнуло в глаза неистовым пламенем, рассыпалось искрами и погасло.
Обморок продолжался недолго, но когда Олег снова обрел возможность видеть и понимать, поблизости уже не было ни крылатого волка, ни вынырнувшего из болота ящера.
И Ксюши не было.
А были стены часовни вокруг, земляной захламленный пол, полумрак, знобкая сырость — и все. Так может быть, только что пережитый ужас — просто нелепый сон?
Нет.
Олег не смог бы объяснить, откуда оно взялось, это ясное осознание реальности произошедшего, — просто оно пришло и не оставило ни надежд, ни сомнений в своей безошибочности. Что-то еще должно было произойти; что-то, к чему случившееся было только прелюдией.
Олег торопливо забарахтался: встать, успеть встретить назревающее так, как подобает человеку встречать судьбу. Стоя. Но он сумел только приподняться и сесть, привалившись к стене. На большее не хватило ни сил, ни времени.
Теперь страшное случилось с полом.
Почти посредине часовни вспучивался округлый бугор, будто что-то прорастало там, рвалось наружу, и спрессованная щебнистая земля в треске и стоне медленно поддавалась этому настойчивому стремлению.
Вот бугор лопнул, разбрасывая обломки кирпича, комья глины; и из вершины его выпятилось непонятное, заостренное, будто бы впрямь непомерный росток проклюнулся.
Росток…
Тяжкий островерхий шлем, а под ним — усатое лицо с резкими недобрыми чертами, с залитыми чернотой ямами вместо глаз… И вот уже весь отягченный непомерными мускулами да обильным вооружением идол встал, вознесся шишаком к неблизкому потолку. Часовня невесть откуда наполнилась запахом гари и едким дымом. Кашляя, задыхаясь, утирая слезящиеся глаза, Олег следил, как дым этот струйчатым саваном обвивает идолище, как втягивается в многочисленные щели, исчертившие его черное, словно обугленное тело и оно на глазах светлеет, наливается цветом и крепостью вымытого влажными ветрами древнего дерева. Все четче проступали подробности тонкой резьбы, уродливый нарост у подножья оформился в прижавшуюся к ногам божества давешнюю крылатую тварь, и воздух снова стал чистым.
А потом с гулом лопнула стена в дальнем углу и неведомая сила выбросила из-под нее три белесых каменных глыбы. Они тяжко прокатились по полу, сами собой сложились, образовав голову виденного Олегом в болоте пучеглазого ящера. Сложились не прочно — видно было, что многого не хватает.