Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

Другой же ученый-русист, Макс Фасмер, утверждает, что «архаровцев» породил младший из братьев – Иван. Правильно, были у Ивана Петровича свои «архаровцы» – военнослужащие восьмибатальонного Московского гарнизона, командовать которым военного губернатора Москвы Ивана Архарова назначили тогда, когда старший брат уже был петербургским генерал-губернатором. Московский гарнизон славился тогда суровой дисциплиной, но гордо носил прозвище от фамилии своего начальника. Каким образом слово «архаровец» стало ругательным, неизвестно. Может, все оттого, что захотелось властям (тем еще) стереть имя братьев из памяти: ведь в 1797 году братья чем-то не угодили императору Павлу I и были высланы на Тамбовщину.

Тем не менее во всех словарях современного языка «архаровец» – обозначение беспутных людишек и буянов. Но какое у слова происхождение! Из благородных, можно гордиться!

АМО ЗИЛ Федот, да не тот

В 1916 году в Москве в Тюфелевой роще на берегу Москвы-реки, торжественно помолясь, заложили завод «АМО» («Автомобильное московское общество»). Это товарищество на паях было организовано под заказ Главного военно-технического управления на изготовление 750 малых штабных и 750 трехтонных грузовых автомобилей. Прототипом русского грузового автомобиля послужила конструкция итальянского «Фиата» (вечный, оказывается, помощник российскому автомобилестроению).

Все было по-честному: у «Фиата» куплена лицензия, переработано под условия российского бездорожья шасси. Строительство корпусов и подготовка производства были проведены невиданными темпами, причем начальником кузовного производства назначили инженера Климексеева, прежде работавшего – не падайте – директором воздухоплавательного завода в Петрограде. И полетели: уже в июле 1917 года была начата сборка грузовиков.

Но, как известно, революции происходят вовремя только для тех, кто их делает, да и то не всегда. В 1918 году «АМО» национализировали. В 1924-м вновь начали выпускать автомобили (полуторки), а потом и автобусы под маркой «АМО» (но это означало уже «Акционерное машиностроительное общество»). В 1933 году «АМО» переименовали в Завод имени Сталина, а в 1956-м – в Завод имени Лихачева, директора с 1926 года. В девяностые завод снова стал «АМО» (третий вариант все той же аббревиатуры теперь означает «Акционерное московское общество», объединив в себе два предыдущих), да еще и с добавкой «ЗИЛ». Только вот нет Кузнецовых и Рябушинских, которые в 1916 году то товарищество «АМО» создали, а через год и завод запустили. И нынче слово «запустили» надо понимать совсем в другом смысле. Не в том, который используется вместе со словом «спутник», а в том, который употребляют, когда говорят о сельском хозяйстве.

Английский клуб «…Львы на воротах»

Скажешь «Английский клуб», и знаток Москвы сразу понимающе качнет головой: понятно, речь идет о здании, ныне занимаемом Музеем современной истории России. Так-то оно так, да не совсем: на самом деле «пути» усадьбы на Тверской, 21 (по нынешней, конечно, нумерации) и Английского клуба пересеклись только в 1831 году. До того у каждого была своя судьба. В Английский клуб (интересно, почему не Немецкий? Вероятно, потому, что был устроен на манер английских клубов) жившие в Москве иностранцы объединились в 1772 году. В самом конце XVIII века самодур-император Павел его даже закрывал. (А вот был бы Немецким, заметим еще раз в скобках, и не закрыл бы: известно ведь, как трепетно относился сын немки Екатерины и полунемца Петра III ко всему, что связано с родиной предков.) В 1801 году Павла укокошили заговорщики, а следом, в 1802-м, и клуб открыли. Да только, видно, как все запретное, стал он как магнитом притягивать к себе русскую аристократию. А чтобы не снижать, как сейчас бы сказали, престижности, количество членов клуба ограничили несколькими сотнями. Входил в это число и Пушкин – он стал членом клуба в 1829 году, когда клуб кочевал еще по центру Москвы: то на Страстном базировался, то на Большой Дмитровке.

Тем временем усадьба на Тверской, пережив нескольких хозяев, была перестроена, причем проект перестройки приписывается как раз англичанину, точнее шотландцу, Адаму Менеласу. В это время на воротах появились упомянутые в «Евгении Онегине» львы, не слишком-то напоминающие львов, – все путеводители в один голос объясняют это тем, что крепостному скульптору увидеть настоящего льва было решительно негде. В этом перестроенном дворце и расположился аристократический клуб с прославленной «инфернальной», то есть адской, залой для игры в карты по-крупному и с «детской», но не для детей, а для дедушек, игравших по маленькой. За карточные долги из клуба выгоняли, сперва записав на «черную доску». Попадал на доску и Пушкин, и, если верить Гиляровскому, только деньги, полученные за «Историю Пугачевского бунта», помогли ему отдать долг и восстановить членство в клубе. А когда в 1924 году в бывшем Английском клубе открыли Музей революции, на место, где висела «черная доска», повесили цепи Пугачева. Преемственность, однако.