Книга начал

Джо сворачивает в свой переулок и видит впереди какой-то свет. Кажется, светится ее витрина, но не холодным свечением белых листов, которыми она закрыла ее, а неким узором из мерцающих оранжевых огоньков. Неужели она оставила включенным нагреватель? Надо было проверить предохранители и проводку. Джо бежит к двери, на ходу доставая ключи. Неужели все наследство ее матери теперь сгорит дотла? Там же полно бумаги. Деревянные стеллажи. Она распахивает дверь и вдруг понимает, что делать этого было нельзя. Брендан (ответственный за пожарную безопасность у них в банке) всегда говорил: «Огонь подпитывается свежей струей кислорода». Джо инстинктивно делает шаг назад, ожидая, что от сквозняка сейчас полыхнет как следует, и тогда, если верить Брендану, ей конец.

Но ничего страшного не происходит. Если не считать тихих звуков классической музыки. Виолончель выводит мелодию, которую она слышала совсем недавно. Но тут еще и под аккомпанемент рояля. Да-да, это та самая мелодия, которую она слышала, когда проходила мимо ворот Хайгейтского кладбища, она ее хорошо помнит.

Джо с опаской заглядывает за дверь. В помещении горит лампа, на полках и на подоконнике расставлены десятки емкостей для воды всевозможных размеров: и бокалы для вина, и кружки для пива, и стаканы. И в каждой горит свечка. И это мягкое сияние удачно дополняется мерцанием лампочек елочной гирлянды. А за прилавком, на ее табуретке, как ни в чем не бывало сидит Эрик-викинг, перед ним лежит раскрытая книга.

Джо еще никогда в жизни не видела плачущего викинга. Плачет он совсем не так, как смеется, – с шумными всхлипываниями; он молчит, а из глаз его просто текут слезы. Лицо усталое, сам какой-то растрепанный, но это еще не все. Он смотрит на нее не отрываясь, причем смотрит так, будто в эту минуту от нее зависит вся его жизнь. И Джо уже знает, как знала и ее мать в той кофейне, что любит этого человека.

– Ты пришла, – говорит он, делая попытку улыбнуться, но получается плохо, он морщится и большой ручищей трет глаза. – Каждый раз, как читаю, не могу сдержаться, – продолжает он и снова пытается улыбнуться. – Ничего не могу поделать с собой. Поэзия. Заставляет меня плакать.

Джо делает шаг вперед, но Эрик поднимает руку:

– Я думал, ты уже не приедешь. Клэр написала мне и Ландо тоже. Я взял твой ключ и пришел сюда. Вижу – твоя сумка. И я подумал, что опоздал. Тогда я тебе кое-что написал. – Эрик оглядывается на доску, где листочки и бумажки со словами свернулись от холода и сырости. – Я пришпилил его вот здесь. Но мне очень хотелось прочесть это тебе самому.

– Прочти сейчас. – Джо смотрит на молодого человека во все глаза, будто желая целиком вобрать в себя его образ.

На этот раз Эрику удается улыбнуться столь знакомой улыбкой.

– Я запла́чу, – признается он.

– Ничего страшного, я тоже запла́чу.

Слезы уже стоят у нее в глазах. Джо стаскивает с головы шерстяную шапочку, разматывает шарф, но остается стоять, где стоит.

И тогда викинг из Бирмингема срывает со стены за спиной лист бумаги и в мерцающем свете свечей читает то, что он написал для нее:

Затихло время, предо мной явилась ты,
И жизнь уже не та, что прежде,
И колокольный звон умолк. Исполнились мечты,
Вся комната озарена сияньем нежным.
Затихло время, предо мной явилась ты.

На последней строчке голос его дрожит, и хрупкое чувство беззащитности словно высвобождает что-то в ее груди. Джо сама не понимает, как оказывается за прилавком и, как была, в сапогах, пальто, джемпере и всем остальном, падает в крепкие объятия Эрика. Табуретка с грохотом летит к черту – туда ей и дорога. Он целует ее, пальцы его заползают ей в волосы, потом ладонь гладит ее щеку. Она тянется рукой, их пальцы сплетаются, он крепко прижимает ее к себе. И Джо охватывает чувство странной уверенности, что она наконец обрела собственный дом.

(«Всему свое место, и все на своем месте».)

Через некоторое время табурет снова стоит, как стоял, на месте, она сидит на нем со своей стороны прилавка (все еще в пальто и с красным лицом, наверное от холода и слез, а также от бороды викинга). А он сидит с другой стороны, где ему и положено.

– И где же ты была, любительница канцелярщины? Я уж думал, ты никогда больше не придешь.

И Джо рассказывает ему все: и про друзей, и про призраков Хайгейтского кладбища.

– Значит, вы вломились на кладбище? – смеется он своим столь привычным смехом моржа.

– Кажется, да, – отвечает она, несколько удивляясь, с чего это прежде она считала себя серой мышкой.