Книга, называемая Раем

Бог, зрящий сокровенное, видя все это, явился ему во сне и, поприветствовав, возвестил, что на третий день душа его пойдет в Небесное Его Царство, пообещав дать ему светлые венцы и другие богатые награды, достойные его трудов. Восстав от видения, он сразу же заплакал от радости и стал благодарить Господа, и молился от всей души за родителей. После этого, позвав привратника, сказал ему: “Прошу тебя, скажи своей госпоже следующее: «Тот нищий, что лежит у ворот, просит твое благородство не презирать его бедность и ничтожество, но потрудиться прийти к нему ради любви ко Христу, Который за это поставит ее одесную Себя и она услышит от Него: «Болен и беден Я был, и ты посетила Меня». Кроме того, ему нужно тебе кое-что сказать”. Услышав это от раба, Феодора стал размышлять про себя, говоря: «Интересно, что может мне сказать тот нищий?» Она возвестила об этом мужу, прося разрешения пойти, и тот сказал ей в ответ: «Бог избрал и возлюбил нищих, как Своих братьев. Итак, ступай». Но женщина снова не торопилась пойти, не имея на это желания, «посрамив совет нищего», как говорит Давид, потому что если у нищего и есть что-то достойное, чтобы к нему поспешили, богатые не обращают на это внимания. Видя, что приблизился конец (поскольку весьма любил безчестие и смирение, как это будет видно далее), Иоанн послал снова сказать матери так: «Через малое время я ухожу из этого мира, и если ты не согласишься увидеть меня сейчас, потом будешь раскаиваться без всякой пользы». Когда мать услышала это, у нее защемило сердце при мысли, что он скажет ей что-то о ее возлюбленном чаде. Она повелела рабам принести его из каливы и положить перед ней. Когда его принесли к любимой матери, преподобный тихим голосом произнес: «Все, что вы делали мне, страннику и нищему, вы делали Владыке Христу, согласно Его слову. Поскольку приблизился конец моей жизни, то я хочу, чтобы ты исполнила мою последнюю просьбу. Заклинаю тебя перед Богом, Который все исследует и мой Свидетель, что ты по смерти моей не оденешь меня в другую одежду, и не похоронишь мое тело в другом месте, но в этой самой одежде погребешь меня в хижине, которую я сделал своими руками». Она с клятвой пообещала ему исполнить его желание, все еще не зная, что была его матерью, потому что Премудрый Бог позаботился, чтобы она приняла на веру все, прежде чем узнает его. После того как мать поклялась ему, Иоанн отдал ей Евангелие, говоря: «Я даю вам его, чтобы оно для тебя с мужем было верной защитой в настоящей жизни и залогом спасения в вечной». С радостью приняв Евангелие, женщина очень удивилась, что у жалкого нищего была такая драгоценная вещь. Повертев его в руках, она стала размышлять, говоря: «Оно похоже на то, что мы сделали для нашего любимого Иоанна». Когда она произнесла это имя, сердце ее заболело, а из глаз потекли слезы, но даже и тогда преподобный не признался в своем сыновстве. Когда же женщина показала Евангелие мужу, тот сразу узнал его, и у него тоже заболело сердце, после чего Евтропий произнес: «Точно это Евангелие нашего сына, а не кого-то другого. Пойдем и спросим того нищего, откуда и когда оно к нему попало». Сразу же придя к Иоанну, они стали спрашивать его и заклинали страшными клятвами рассказать всю правду. Зная, что это был его последний час, а еще и ради клятв, треблаженный рассудил справедливым открыть свою тайну. Восстенав из глубины сердца, он заплакал, говоря: «Я — тот Иоанн, которого вы ищете, а это — то Евангелие, которое я у вас просил, и вы мне дали его, когда я уходил». Услышав это, родители внимательно посмотрели на него и, поняв по чертам лица, голосу и другим подобным признакам, что это был на самом деле он, долгое время не могли ничего сказать, как если бы увидели видение. Когда они пришли в себя, то не знали, что делать сначала — радоваться, что обрели его, или скорбеть о его смерти. Они стали обнимать и ласкать его и, сильно рыдая, говорили: «О желанное чадо и многоболезненное, о рана родительская, о жало, прошедшее в наши души сегодня! Сегодня, когда мы тебя нашли, ты уязвил наши сердца более, чем когда ты ушел от нас, потому что тогда у нас была хоть какая-то надежда на то, что ты вернешься, что смягчало горечь и жестокость скорби. Но сейчас, когда ты отнял у нас и это утешение надежды, превратив наше малое утешение в скорбь, то лучше бы тебе было скончаться в молчании... так, не открывшись нам при жизни, ты не увеличил бы нашу рану и не сделал бы наше страдание еще более жестоким. О обретение, более несчастное чем потеря, о желанное зрелище, которым ты так опечалил любивших тебя!.. Нужно было тебе открыться когда пришел, чтобы у нас было время порадоваться твоему возвращению, повеселиться с тобой, или умереть втайне, чтобы мы тебя не узнали. Но теперь мы, бедные, не знаем как нам поступить вначале... Праздновать обретение тебя или оплакивать твою смерть?.. О мы, несчастные из несчастных! Ты был в наших руках, а мы прогоняли того, которого так тщательно разыскивали по всему миру. О звездный свод, о всенесущее солнце, какое зрелище вы видите, какие стоны и источники слез нужны, чтобы оплакать страдание несравнимое, какой камень, железо или другое крепчайшее естество возможет понести такое безмерное горе?..» Это и еще многое другое говорили родители четыре часа подряд, и особенно несчастная и огорченная мать, которая, вспоминая безумную свою к нему ненависть и презрение, о чем говорилось ранее, жалобно и безутешно скорбела, рвала на себе волосы и ударяла в грудь. Преподобный же понемногу умирал, и, наконец, у них на руках предал, добропобедный, свою душу.