Книга о любви

Любовь придумали не люди. Точнее, не только люди. История происхождения любви, как и всякого чувства, восходит к другим биологическим видам. Слоны оплакивают своих умерших. Императорские пингвины хранят верность семье, пока растят птенцов. Собаки известны преданностью хозяевам. Джейн Гудолл описала случай с детенышем шимпанзе по кличке Мел. Его мать умерла во время вспышки пневмонии, и исследовательница предполагала, что и Мел не выживет. Но сложилось иначе: малыша усыновил Спиндл, самец-подросток, тоже осиротевший из-за эпидемии[171]. “Спиндл возил Мела на спине, – рассказывала Джейн Гудолл в недавнем интервью. – Если малыш мерз или пугался, Спиндл, будто мать-шимпанзе, позволял ему прижиматься к своему животу. Когда Мел после наступления темноты карабкался к гнезду Спиндла и жалобно поскуливал, Спиндл протягивал лапу и помогал ему забраться внутрь[172]”. Они спали в гнезде в обнимку. Спиндл делился с малышом едой и позволял ему есть первым, он защищал его от альфа-самцов, хотя из-за этого ему от них крепко доставалось. Чем еще можно объяснить такую самоотверженную преданность, как не любовью? Что еще могло заставить Спиндла терпеть боль ради малыша? Что еще могло заставить его рисковать жизнью? “Не будем забывать, – пишет Джейн Гудолл, – что человеческая любовь и сопереживание корнями уходят глубоко в прошлое: мы унаследовали способность к этим чувствам от наших предков-приматов[173]”.

И приматами дело не ограничивается. Инстинкты, лежащие в основе любви, свойственны всему миру животных. В начале 1930-х Конрад Лоренц приступил к серии экспериментов с гусятами[174]. Его интересовал так называемый импринтинг: первый движущийся объект, попавшийся на глаза птенцу после появления на свет, запечатлевается в его памяти и в дальнейшем имеет для него огромное значение. (Позже Гарри Харлоу наблюдал проявление подобного инстинкта у детенышей обезьян, которые льнули к “мамам”, обшитым мягкой тканью.) В естественных условиях механизм запечатления срабатывает так, что птенцы привязываются к матери. Однако Лоренц показал, что этот инстинкт легко обмануть: в его экспериментах объектом привязанности гусят становились игрушечный паровозик, куклы и даже сам исследователь. Эта привязанность не связана с заботой о пропитании, по крайней мере непосредственно, поскольку запечатление срабатывало до того, как гусята получали пищу. Скорее в ее основе лежит потребность в безопасности и принятии, так же как и в основе привязанности между людьми.

Эти исследования Лоренца вдохновили Джона Боулби и подтолкнули его расширить толкование собственных исследований детей в больницах[175][176]. “Все – и утята в пруду, и ягнята на лугу, и маленький ребенок во дворе – мгновенно пугаются, если им случается отбиться от родителей, – писал Боулби. – А стоит им увидеть нечто страшное, они кидаются к матери”[177]. Боулби считал, что эти эксперименты доказывают глубокую биологическую подоплеку любви[178]. Все животные хотят быть с себе подобными. Это желание – их неотъемлемое свойство.

Однако Боулби понимал, что детям свойственно стремление к близости особого рода, что людям необходима некая связь сверх той, что существует в мире животных. Пусть все животные испытывают сильные привязанности, но только люди ощущают необходимость в этих привязанностях всю свою жизнь, “от первого до последнего вздоха”. И это загадочное чувство, узы, которые невозможно взвесить или измерить, каким-то образом стали главной движущей силой человеческого бытия. Джейн Гудолл десятилетиями вела и записывала свои наблюдения об удивительных проявлениях интеллекта шимпанзе, о том, как они ловят термитов или щекочут друг дружку ради забавы. Однако и она признает, что представители вида Homo sapiens sapiens испытывают чувства, несравнимые по масштабам с привязанностями животных: “Человеческая любовь в высшем своем проявлении, величайший восторг, возникающий в совершенном союзе на уровне разума и тела, порождает страсть, нежность и понимание, недоступные для шимпанзе”, – наших ближайших родственников среди животных[179].