Книга о любви

Это старая истина, которая нашла отражение во многих древних языках. В иврите слово “корбан”, т. е. “жертва”, имеет общий корень с глаголом, означающим “делать близким”. Как заметил Давид Уолп, раввин храма Синая в Лос-Анджелесе, первое упоминание любви в Ветхом Завете встречается в описании невыразимо ужасной сцены, когда Бог велит Аврааму принести в жертву своего единственного сына Исаака, “которого ты любишь[187]”. Уолп настаивает, что момент выбран не случайно: Авраам только тогда понимает, как сильно он любит сына, когда Бог требует отдать его. И Божье требование становится уроком: Авраам узнает, сколь требовательна любовь и что жертвенность неотделима от любви.

В книге воспоминаний Генри Дэвида Торо “Уолден, или Жизнь в лесу” есть примечательный эпизод[188]. Значительное место в книге отведено размышлениям о классической литературе и добродетелях одинокой жизни, но мой любимый отрывок – глава “Бобовое поле”, где Торо методично описывает свои опыты по выращиванию обычных белых кустовых бобов. (Биограф Брэдли Дин подсчитал, что Торо высадил на поле площадью два с половиной акра в общей сложности двадцать пять тысяч бобовых кустов[189].) Эти бобы, должно быть, надоели великому трансценденталисту хуже горькой редьки, его наверняка уже тошнило от бобового супа, бобового рагу и печеных бобов. Однако он неизменно берёг свои растения, не давал им завянуть, ругал червей и сурков, покушавшихся на урожай. Хотя глава, посвященная фермерству, полна юмора и насмешек над собой, Торо становится абсолютно серьезен, когда говорит, чему научил его этот “гераклов труд в миниатюре”. Растения преподали ему тот же урок, что получил Авраам. “Я полюбил мои бобы, – пишет Торо. – Я хожу за ними, окучиваю их мотыгой и весь день оберегаю их; это составляет мой дневной труд”[190][191].

Тонкости подстройки

На моей совести есть пятно: первые шестнадцать месяцев жизни дочери я не укладывал ее спать. Ни разу. Даже близко не подходил. Даже днем.

Я старался обернуть это в шутку. Я делал вид, что мой ребенок и так отлично засыпает, что достаточно от случая к случаю менять ей пеленки, чтобы быть хорошим папой. Однажды эти отговорки перестали работать: оказалось, что я не умею заботиться о дочери, потому что меня никогда не было рядом. Но и тогда я не одумался, а решил, что ничего страшного, она ведь все забудет. А я как-нибудь потом, когда будет время, исправлюсь и наверстаю упущенное.

Как же я ошибался![192] Отец очень много значит для новорожденного и младенца. Исследуя поведение детей, появившихся на свет через кесарево сечение, ученые обнаружили, что младенцы, которых в первые же часы жизни отцы берут на руки, плачут значительно меньше, чем те, кто лежит в кроватке возле родителей. И засыпают вдвое быстрее[193]. Другое исследование показало тесную связь умственного развития младенцев с тем, насколько активно отцы участвуют в уходе за ребенком: меняют пеленки, кормят из бутылочки, укладывают спать. Дети, окруженные вниманием отцов, раньше начинают гулить и играть с игрушками[194]. Этот положительный эффект длится долго: по результатам еще одного исследования оказалось, что если биологический отец много заботится о ребенке, это на 43 % повышает вероятность того, что в школе ребенок станет отличником[195][196].

Вторая причина, заставившая меня сожалеть о том, что я так мало внимания уделял дочери в первые месяцы ее жизни, – личная. Потеряв работу, я столкнулся с последствиями своего легкомыслия. Горькая правда заключалась в том, что я не знал, как быть, когда мы с дочкой оставались дома одни, а она не хотела быть со мной вдвоем. Однажды жене пришлось задержаться на работе допоздна, и я стал укладывать дочку спать. Я сказал: все нормально, у меня получится. Я отлично знал, что нужно делать. Я в точности воспроизвел ежевечерний ритуал: просмотр “Улицы Сезам”, стакан молока, чтение целой стопки книжек в кроватке. Но ничего не вышло. Я просил и умолял. Я пытался объяснить, что мама скоро придет. Но дочь не слушала. Да и с чего бы ей слушать? Когда я почувствовал, что внутри закипает злость, я выставил себя в коридор. Я сидел под дверью детской и слушал, как моя дочь плачет, чтобы заснуть. Она плакала, потому что я был для нее чужим. Потому что она не чувствовала себя в тепле и безопасности, оставшись наедине со мной. И тогда я тоже заплакал.

В такие минуты жизнь испытывает нас, заставляя осознать, какое же это нелегкое дело – безусловная любовь. Я хотел стать хорошим отцом. Я хотел стать им прямо сейчас, не сходя с места. А вместо этого увидел, что между взаимной привязанностью, о которой я мечтал, и реальностью лежит пропасть.