Книга о Петербурге

Что до черной лестницы «альтернативного» дома Раскольникова, после закрытия входа во двор «официального» дома ее тоже по-своему обжила продвинутая молодежь, о чем свидетельствовали надписи на стене, покрашенной зеленой водоэмульсионной краской (уж эти я сфотографировал).

Родя!

Мы тебя любим!

Ты самый необычный!

Держись! Мы с тобой!

10 б шк. 175

Москва

06.05.08

А ниже приписка:

Раскольников

Ты супер перец!

Есть и такое:

Спасибо Ф. М. Достоевскому за прекрасное произведение. (Две подписи. Рядом приписка другой рукой: Здесь был я.)

Родион!

Ты лучший! Самый интересный герой!

А бабке поделом!

Рады за тебя что ты все-таки

нашел себя! (смайлик)

10 б 08.05.2008

Мы оставим след в истории!!

(четыре подписи)

10 б: forever!!!!

Раскольников Р. Р. — я с тобой!!

Непосредственность как она есть

Надписи, конечно, шокируют — если посмотреть на них «по-взрослому». Но так ли правомочен этот взгляд? Давно ли мы, «взрослые», перечитывали роман? И нет ли в откликах «детей», одолевших роман только что, своей, по свежим впечатлениям сермяжной правды?

Раньше я тоже дивился на эти отклики: юность жжет. На мой теперешний взгляд, все сложнее. Думаю, ценность этих высказываний интересом социологии не покрывается, и побуждают они к размышлениям не столько о молодежных умонастроениях, сколько о заряде провокативности, скрытом в самом романе.

Во-первых, никто не заставлял десятиклассников сюда приходить и устраивать конференции; наоборот, здешние жильцы с этой активностью пытались бороться. Так что одно лишь влечение к заветным ступеням уже говорит о многом.

Во-вторых, эти высказывания — непосредственные, что само по себе ценно, особенно сегодня, когда пресловутый «дефицит непосредственности» ощущается как общечеловеческая проблема. Здесь же, на стенах невзрачных петербургских лестниц, представлен документ беспримесного восприятия классического романа, жеваного-пережеваного посильными средствами нашей общей образованности и, как нам мнится, прожеванного целиком. Документ восприятия, не замутненного ни литературоведческими установками, ни кинематографом, ни даже уроками литературы с их заданной нормативностью (потому что как в школе проходят литературу, мы знаем: лучше б не знать).

И в-третьих. Не только восприятию, но и интерактивному пониманию романа с его непростой проблематикой эти надписи — памятник. Хотя и своеобразный. Весьма.

А что нас так сильно смущает? Мы тебя любим! Это? Так его все положительные герои любят. Молодые поклонники Раскольникова всего лишь присоединились к той группе поддержки, которая так ярко изображена в романе: мать, сестра (или родственников не считать?), Разумихин, Соня… — все они честные, порядочные люди, и Раскольников ими любим. Даже Порфирий Петрович по-своему сочувствует Раскольникову, — и более того, подыгрывает ему, представляя (см. Эпилог романа) в конечном итоге дело так, что с повинной-то пришел человек, ни в чем, оказывается, не подозреваемый. Сам! Свои заслуги по раскрытию преступления Порфирий Петрович благородно — и даже благотворительно — скрыл («вполне сдержал слово»).

Раскольников рассчитывал на двадцатку, а получил всего восемь лет, спасибо автору. Если бы не убийство двух человек и досадная раздражительность как следствие болезни, был бы он безукоризненно положительным героем. Он заступается за слабых, изобличает подлость. Он не позволяет себе дурных поступков (если не брать во внимание убийство двух женщин) и все делает исключительно по справедливости. Раскольников суперсправедлив. Он и на преступление идет из чувства справедливости — чтобы исправить погрешность этого мира. Родион! Ты лучший! Самый интересный герой! А что, разве не так? Заметим по ходу, что не доведи он свой замысел до конца, тогда бы и рассказывать о нем было бы нечего: герои, сугубо положительные, в литературном отношении скучны. А тут — самый интересный герой! И это правда.